Дом Гертруды – такой же небольшой, асимметричный, раскрашенный в салатные кубики – стоял неподалеку. Андрей про себя удивился, какого черта она тащилась в автобусе через весь город, но решив, что девушки ехали от рыжей Лены, успокоился. Думать хотелось о другом, например, о том, что под курткой У Гертруды наверняка ничего нет, – конец мая, на улице теплынь. Но если там что-то и есть, то скоро, очень скоро не будет.
Кроме ее куртки, Андрея слегка беспокоило его собственное белье – он не был уверен, что надел носки без дырок. Парадных носков, в отличие от брюк, он не имел.
Однако по-настоящему Андрея волновало другое: вечером, в крайнем случае утром, ему придется уходить. Завтра на работу, к Барсику. Три крепа за смену, нормально. Что на них можно купить? Пакетик воздушной кукурузы, притом маленький пакетик. Большой стоит четыре…
То, что Андрей принял за квартиру Гертруды, оказалось прихожей. Пройдя дальше, он поцокал языком, но и это была еще не квартира, а лишь преддверие под названием «холл».
Гертруда что-то где-то нажала, и боковая стена отползла в сторону, открыв свободный отсек, никак не меньше площадки на башне.
Она зашла в комнату, пнула ногой валявшуюся на полу подушку и, заведя руку за пояс, чем-то там тихонько щелкнула. Из-под юбки выпала белая полоска, с одной стороны шелковая, с другой – бархатная.
«Во дают! – подумал Андрей. – У них уже и трусы сами снимаются».
– У нас в Гамбурге таких не носят, – сказал он, дергая на штанах заевшую «молнию».
***
– Вы уже знаете? – спросил Иван Петрович.
– Знаю, – сказал профессор. – Проходите. Вы ведь пришли не для того, чтоб меня известить? Поверили, наконец?
– Я еще раньше поверил. Не полностью, но… Но он сам. Я выставил охрану, а Эйнштейн… Не вязать же ему руки!
– Гриша давно их ждал. Вот нервы не выдержали. Вы представляете, что это такое – ждать? Ждать каждый день… Да заходите же!
Белкин старательно вытер ноги и, посмотревшись в зеркало, прошел в комнату. Никита Николаевич молча указал ему на кресло и скрылся на кухне.
– И давно он их ждал? – спросил Белкин, неторопливо осматривая мебель. – То есть ее. «Неотложку».
– Около месяца, – отозвался через стену профессор. – Вы не голодны?
– Нет, спасибо. Если собирались обедать, не стесняйтесь.
Иван Петрович отодвинул тяжелую штору и выглянул в окно, затем подергал раму и, развернувшись на каблуках, задрал голову к потолку. Сверху, покачиваясь от сквозняка, свисал провод с пыльным абажуром. Крюка для люстры – или, допустим, петли – в потолке не было.
