нужно, конечно, темными вечерами в конце месяца, когда
она ходит на свои таинственные явки.
– А что, если придется идти ночью? – спрашиваю я. – Ночью же нам не разрешают выходить.
– А каждый из нас спрячет у себя в спальне веревку, навяжет на ней узлов, вылезет через окно, и мы встретимся здесь. Из бомбоубежища натаскаем еще свечей.
Меня пробирает дрожь. Я уже чувствую ладонями грубые узлы веревки, шею овевает пугающий холод ночи. Трепещет на ветру пламя свечей, а вокруг непроницаемая тьма. Впереди слышатся тихие шаги, мы крадемся за матерью Кита в сторону магазинов… мимо станции… сквозь кусты над карьерами… на открытую посадочную полосу.
– Ну и что же мы там сделаем? – спрашиваю я.
Должен же, мне кажется, наступить момент в нашей грандиозной программе действий, когда в ней обязательно примут участие власти из мира взрослых.
Кит молча поднимает штык и смотрит на меня.
Что он этим хочет сказать? Что мы сами арестуем ее под угрозой оружия? Или что мы, по примеру его отца, вонзим штык в ребра связного, с которым она встречается?
Не может же быть, что мы возьмем да и… Не собственную же мать!
Кит опустил веки. Лицо у него непреклонное и безжалостное. Он стал похож на отца. Наверное, именно так выглядел его отец одним ранним сереньким утром на той Великой Мировой войне, насаживая штык на дуло револьвера перед предстоящей битвой.
Меня снова пробирает дрожь. Безлунная ночь… Я чувствую, как тьма окружает меня, давит на глаза…
Кит вновь открывает сундучок. Вытаскивает белую кафельную плитку, тоже найденную в обломках дома, и огрызок цветного карандаша. Красным концом аккуратно выводит на плитке печатными буквами три слова и втискивает плитку в развилку ветвей над зеленым тоннельчиком:
Мне не хочется задавать вопросы про надпись, сделанную так тщательно и уверенно. Смысл ее ведь мне достаточно ясен: мы пускаемся в долгий путь по пустынной дороге, на которую, кроме нас, не ступит больше ни одна живая душа.
Согнувшись в три погибели, она сидит у радиопередатчика, укрытого в подвалах старинного замка, и выстукивает что-то азбукой Морзе, а я сейчас выскочу прямо перед ней из-за потайной дверцы в стене… Но вдруг слышу, кто-то громко называет мою фамилию, и из подвального полумрака я вдруг оказываюсь в школьном классе; мистер Пол стоит, прислонясь к доске, и насмешливо улыбается, а все ребята, хихикая, смотрят на меня и ждут: сумею я ответить на заданный вопрос или нет. Но что это за вопрос и каким предметом мы сейчас занимаемся, я понятия не имею.
