– Я, знаете ли, всегда уважал деревню, – сообщил художник, бойко махая кисточкой то по своей фанерной «поллитре», то по холсту. – Вы колхозник, разумеется?
– Мы? Нет, мы – пенсионер. Сорок лет вкалывал, теперь на заслуженном отдыхе.
– А жена ваша – колхозница?
– Всю жисть рабочая в совхозе. То доярка, то свинарка, то птичница. Пелагеей звать.
– Рабочая? Очень интересно. И живете, вероятно, счастливо?
– Когда как. Если под горячую руку попадешь, отлает. А так хорошая, смирная. Уф, духота какая, и питье не спасает.
– Да, жарковато. Что это вы пьете, если не секрет?
– Квасок, милый человек, квасок. Баба сама делала, какой секрет. Желаете?
– Я привык пить минеральную, в крайнем случае газированную, а квас – не очень, знаете ли.
– Газировка – на водной станции, – сказал Парфенька, не оборачиваясь, и помахал рукой мотодоре, показывая, где ей удобней пристать. – Будочка там есть синенькая, киоск.
– Тогда я, с вашего позволения, схожу.
Парфенька не ответил и заспешил по берегу к мотодоре – узнать, как и что.
С носа на берег спрыгнул Федька Черт, за ним бритый профессор и бородатый кандидат. В мотодоре остался Иван Рыжих – хлопотал у заглохшего движка.
– Не нашли? – спросил Парфенька.
– Чего не нашли, отец?
– Да рыбий-то хвост.
– Пока нет. Возможно, она без хвоста.
– Как так? Не может быть.
– Такой рыбы тоже не может быть, а вы вот нашли, черт возьми, и даже ухитрились поймать.
– Не ввязывайтесь, Дима, – бросил профессор на ходу. Озабоченный, на Парфеньку даже не взглянул, хотя они вчера выяснили, что ровесники, годки, и вроде бы подружились.
Парфенька поглядел им вслед и подошел к закуривающему Черту.
– Федь, будь другом, посиди на бережку вместо меня, а я за ними побегу, совещанье вот-вот. – И объяснил, что приезжий художник рисует с него картину для народа, патрет, приехал из самой Москвы, наша Хмелевка для него дремучая деревня, а мы все на один салтык, не различает.
– По одежке поймет, – усомнился Черт и выставил литой рыбацкий сапог с голенищем до паха, помахал брезентовой полой штормовки.
– А ты разденься, чего паришься так, или рано выехали?
– На зорьке. Ветер с севера дул, холодрыга… Только, Парфеня, учти, пузырек с тебя.
– И леща на закуску принесу, только посиди.
– Лады.
Обрадованный Парфенька побежал вслед за учеными, оставив на берегу праздничный пиджак и скрипучие штиблеты. Когда художник, утолив жажду, вернулся к своему мольберту, его натурщик стоял на берегу в одних трусах и курил, подставив солнцу совершенно белое кривоногое тело. Только кисти рук, лицо и шея были почти черными от загара.
