К тому же с супружескими обязанностями Боря справлялся всё хуже и хуже – его больше привлекала сначала бутыль, припрятанная у Матрёны в погребе, а потом общение с молодёжью, которой он отдал Матрёну на поругание, сказавши, что реформаторы своё дело знают. Реформаторы с Матрёной разобрались по-быстрому – стали кусками рвать её мясо, расплодили невиданное число паразитов, а сами колесили по Матрёне в иномарках, распевая непристойные песни и поговаривая промеж собою, какая у них Матрёна дура и как мало ей осталось портить тут воздух. Матрёне всё это дело, конечно, надоедало помаленьку, и скоро кадавр Гена стал ей казаться не худшим вариантом.
– Пожалей меня, убогую, – плакалась она ему.
– Подымется мститель суровый, и будет он нас посильней! – гулко восклицал Гена.
– Ить, что творят со мной, ироды! – жалилась Матрёна.
– Банду к ответу, судью на мыло! – выдавал Гена.
– Раньше-то лучше было, – замечала Матрёна.
– Снявши голову, по волосам не плачут, – корил Гена. Он этих пословиц и поговорок знал чрезвычайно много.
– Один ты меня понимаешь, – умилялась Матрёна.
– Двум смертям не бывать, а одной не миновать, – некстати вворачивал Гена, но Матрёне уже было неважно, кстати он говорит или некстати. К тому же за время, проведённое с Борей, Матрёна здорово поглупела – и оттого ей, что ни скажи, всё было в тему. Тут бы и смениться Бориному режиму, но расплодившиеся по Матрёне паразиты быстро дотумкали, что и с гомункулуса можно кое-что поиметь, и стали потихоньку его растаскивать. Каждому – что понравится. Один – самый радикальный паразит – утащил слезу охранника. Другой – слюну шахтёра. Третий – пот аппаратчика. Расчленили бедного кадавра за каких-то пару лет до того, что из всех лозунгов, которые в него заботливо вложил Боря, только один и остался: банду к ответу! – но про эту банду уже так вопили все паразиты, включая и членов банды, что голос Гены в этом хоре совершенно потерялся.
Паразит Вольфыч взял у кадавра блатную истерику.
Паразит Михалыч перенял аппаратную солидность, непрошибаемую наглость и пролетарскую лысину.
Паразит Максимыч отхватил лозунг насчёт того, что прежде было лучше.
Паразиты Альберт с Александром спёрли свастику, а юродивый Виктор по кличке «Лужёная Глотка» прихватил серп и молот. Только и успел выдохнуть Гена, когда его окончательно разбирали на лозунги да обломки: «За победу!» – но выдоха этого никто уже не услышал.
– Где же ты, избавитель? – спросила Матрёна – и ахнула.
