Дальше всё случилось по-Бориному: подходит время продлевать контракт, Матрёна ропщет, и тут входит Боря с гомункулусом под руку: а ентого ты не хошь? Глянула Матрёна и обмерла: на щеке бородавка, на лбу другая, голос, ровно из бочки, и говорит, как по писаному, но кроме писаного, ничего сказать не может, потому что программа ему в голову заложена очень нехитрая, ровно на год, чтобы Матрёну один раз уговорить. Больше двух продлений Боря бы и сам не выдержал. Да и Матрёну почти никто ещё не выдерживал дольше.
Потому сказать Гена мог очень немногое: всё не так, преступная клика, бей не наших, миру – мир, вставай, страна огромная, всем по куску, власть – народу, красный октябрь, чёрный октябрь (имелись в виду два пожара в Матрёнином сердце, разделённых семьюдесятью шестью годами), самодержавие, православие, народность, пролетариат, духовность, гляжу в озёра синие, пасть порву – и ещё кое-что из репертуара писателя-патриота, в основном по фене.
Глянула Матрёна, лицом в Борисову грудь уткнулась, задрожала:
– Не оставь ты меня, – причитает, – друг сердешный, спаси от свово чудища!
– Да чем же он не люб тебе? – подначивает Боря. – Он тебе враз кровопускание сделает – половина паразитов к соседям со страху сбежит! То-то им от нас давно никакого подарка не было!
– Ах нет, сударик, – лепечет Матрёна, – ты хоша и крут, и в гневе страшон, и зашибаешь по маленькой, но никакого сравнения! Убери своего Гену, кормилец, а я за то тебя ишо четыре года на широкой своей груди продержу и кормить буду, чем попросишь!
– Ну то-то! – говорит Боря. – Спасибо, Гена, ты послужил мне и можешь убираться.
– Миру – мир, – отвечает Гена, – позорную клику – к ответу!
– Да ты чо, Гена?! – восклицает Борис. – Ну-ка, пошёл вон отсюда!
– Вставай, страна огромная, – говорит Гена. – Власть советская пришла, жизнь по-новому пошла. Мы наш, мы новый мир построим. Кто не работает, тот не ест. Отче наш, иже еси на небеси, будь готов!
Тут-то и вспомнил с ужасом Боря, что забыл вмонтировать своему кадавру кнопку для выключения, – чтобы, значит, могла его кукла дать обратный ход, заткнуться, исчезнуть в тумане и не препятствовать больше его с Матрёною счастью, – как минимум, до очередного продления контракта. Гомункулус не имел обратного действия! Хорошо хоть, не было зубов… Ни к каким действиям Гена способен не был – только и мог твердить, как заведённый: долой, мол, преступную клику, смело, товарищи, в бога душу мать, – и наслаждаться семейственным счастием в его присутствии не было никакой возможности! Полезет Боря на Матрёну, на пуховую перину, а Гена тут как тут, стоит у кровати и бухает, как из бочки: «Выведу народ на улицы! У меня философское образование! Владыкой мира будет труд! Смирно!».
