– Я вас не видела с конца весны, – говорит Майра. – Что вы делали летом? Уезжали куда-нибудь?
– Нет, не уезжали, – говорит Барбара, – мы оставались прямо тут, и Говард дописал книгу.
– Книгу, – говорит Майра. – Генри пытался написать книгу. Глубоко серьезную книгу. О харизме.
– Прекрасно, – говорит Говард, – Генри требуется еще книга.
– Говард, Генри требуется больше, чем книга, – говорит Майра, нарезая хлеб. – Должна сказать, твои книги мне нравятся больше.
– Да? – спрашивает Барбара.
– Особенно сексуальная, – говорит Майра. – Есть только одно, чего я не поняла и не понимаю в этой книге: можем ли мы заниматься всеми этими сексуальными извращениями теперь или должны ждать, пока не произойдет революция.
– Черт, Майра, – говорит Барбара, – при взаимном согласии никаких извращений в сексе не существует.
– Более того, – говорит Говард, – они и есть революция.
– У-ух, – говорит Майра, – у тебя такие потрясающие революции. Ты по-настоящему возвысил представления о революции.
– Стараюсь, – говорит Говард. Барбара встает из-за стола. Она говорит:
– Книги Говарда очень пусты, но они всегда на верной стороне.
– Очень милые книги, – говорит Майра, – я почти способна понимать их. Чего про книги Генри сказать не могу.
– Может быть, в этом их беда, – говорит Барбара. -Конечно, расходятся они прекрасно.
– О чем новая книга, Говард? – спрашивает Майра. – Что ты ликвидируешь теперь?
– Людей, – говорит Барбара.
– Барбара эту книгу не поняла, – говорит Говард. – Она такая активистка, что думает, будто может обходиться без теории.
– Говард теперь такой теоретик, что, по его мнению, может обходиться без активной деятельности, – говорит Барбара. – Почему бы тебе не рассказать Майре про книгу? Не так-то часто тебе попадаются такие, кому действительно интересно. Тебе ведь действительно интересно, правда, Майра?
– Ну конечно, – говорит Майра.
– Она называется «Поражение личностного», – говорит Говард. – Она о том, что больше не существует личных уголков в обществе, личной собственности, личных поступков.
– И личных гениталий, – говорит Барбара. – Человечество делает все открытым и доступным.
– Даже меня? – спрашивает Майра.
– Ну, о тебе мы знаем все, – говорит Говард. – Видишь ли, социологическое и психологическое понимание теперь обеспечивают нам полный обзор человека, а демократическое общество дает нам полный доступ ко всему. Нет ничего неприкасаемого. Больше нет скрытности, нет темных таинственных уголков души. Мы находимся прямо перед лицом вселенской аудитории, ничем не прикрытые. Мы все наги и доступны.
