Все в деревне знали, что у Егора живёт волчица, но никто ничем, если не считать Петькиной выходки, не показывал Егору какого-нибудь недовольства или недоброжелательства. Выть волчица давно перестала, и кому какое дело, зачем её держит Егор. Может, продать кому собирается.
Однако в последнее время Егор заметил перемену в настроении деревенских. Раньше, встречая его на улице, они приветливо здоровались, спрашивали, как жизнь, как дела: теперь же их поведении появились непонятные сдержанность и насторожённость. Женщины при виде Егора начинали шептаться, а мужики смотрели удивлённо-недоверчиво, как будто знали о чём-то, но верили и не верили.
Поначалу Егор удивился такой перемене, а потом махнул рукой: что он, святой дух какой, чтобы обо всём догадываться? Если что знают, пускай скажут, а не говорят – их дело. Особой дружбы у Егора ни с кем не водилось, он уж и не помнил, когда заходил в последний раз к кому-нибудь в гости. К матери только да к тёще, а так всё в лесу да в лесу. Поговорить по душам он любил только с председателем либо с Гошкой, но к председателю заходил лишь по крайней нужде, а с Гошкой много не наговоришься, молчит целыми днями.
Но Гошка-то и открыл Егору глаза на всё.
С утра они делали полозья для саней. Пахомова мальчишки в кузне не было, болел который день, и Егору приходилось крутиться за двоих – и мехи качать, и то подносить, и это, и там подержать, и тут помочь. Гошка – кузнец, его дело – главную работу делать, а уж ты успевай поворачиваться.
Пока работали, Гошка по обыкновению молчал, а сели покурить, вдруг сказал:
– Чудное мне давеча баба ляпнула, Егор. Будто бы ты, это, ну будто в волка оборачиваешься.
– Это как же? – изумился Егор.
– Так я и сам не знаю. Я бабе так и сказал, чтобы не болтала чего не след, а тебе вот говорю.
Вот оно что, вон откуда ветер дует!
– А кто твоей Дарье это сказал?
– А леший её знает! Бабы, они ведь как пчёлы: одна что разнюхает – весь рой туда. Я говорю своей: ну что ты мелешь, что я, Егора не знаю? А она знай своё. Видели как вечером волк, ты, значит, от бани на огород бежал.
Егор не знал, то ли ему злиться, то ли смеяться. Совсем сдурели! Небось Петька опять выкобенивается. Сказанул кому-нибудь, тот дальше, вот слух и пошёл. Попробуй докажи теперь, что я не я, и лошадь не моя.
А на следующий день жена подлила масла в огонь. Пришла на обед, села есть, а у самой ложка в руке дрожит.
– Ты что, знобит, что ли? – спросил Егор.
