– Что вы творите, Этери! – с ужасом прошептал Алли, едва успев перехватить занесенную над кубком руку Крона с раскрытым флаконом…
– Я хотел покончить с ней сразу.
– И сразу покончили бы с фамильным кубком. Такое количество яда тут же его и разъест.
Два драгоценных кубка из раковины наутилуса немо переливались на высоком круглом столике. Вино играло в них бледным золотом.
– Не горячитесь, только одну иголку. Отцепите вашу фибулу, думаю, что она подойдет.
– Две иголки.
– Одну! Боже мой, Этери, мы же не на торгу! Это очень сильная отрава. Я бы даже посоветовал вам насыпать в вино пряностей, потому что вкус меняется.
– Да, да.
Дрожащими потными руками Этери отцепил от ворота фибулу, иголкой зачерпнул порошку. Его волосы свесились на лоб, мокрое лицо заострилось. На юного героя он не походил, и Энвикко помимо воли зло усмехнулся, сощурив выпуклые кобальтовые глаза.
– Готово. – Последние крупицы порошка распустились в золотом вине.
– Насыпьте пряностей… Вот так. Успокойтесь, время есть, лучше заколите вашу фибулу перед зеркалом, а то может быть криво. – Алли представил, как будет рассказывать эти подробности Беатрикс… Да только если она будет изображать отравленную, этот ее благороднейший князь Эккегард от постели не отойдет. А потом она возьмет его в мужья. В консорты. Ревность обдала душным жаром. Стало вдруг до содрогания ясно: через все унижения и насмешки Варгран таки добьется ее привязанности, потому что он обо всем смолчит, все обиды сожжет в своей безумной благородной любви, и она прикипит к нему, с нее сойдет южная блескучая шкура, она обрастет добродетелью, она, наконец, обретет покой – прорва их всех сожри! – обретет его рядом с этаретским темнокудрым князем, который уймет ее душеньку! А ему, Алли, зачахнуть пустоцветом… Ох, этот мир в самом деле ужасен!
Он посмотрел на столешницу с двумя кубками, стоящими так, чтобы Этери взял их, не спутав… Через миг вернулся от зеркала Этери с все равно косо пришпиленной у яремной впадины фибулой. Поверхность вина была неподвижна в ожидании, когда ее коснутся уста королевы и Эккегарда.
Беатрикс весь вечер ни на шаг не отходила от Эккегарда, прельстительно поводя обнаженными плечами в ореоле черного меха. На ней было белое платье, голову она укрыла намотанным на тесный чепец черным шапероном, длинный скользкий хвост которого, унизанный хрустальными бусинами, струился по груди, словно орденская лента. Вокруг чинно раскланивались друг с другом, собирались по двое, по трое, вели тихие беседы. В потайных комнатах под вяло звенящий наигрыш музыкантов готовились к выступлению певцы. Магнаты со снисходительной усмешкой провожали взглядами королеву. Ну что за дура! Хуже детей эти люди. Проигралась в пух, но мнит, что обвела всех вокруг пальца. Большинство же было занято разговорами о балладах, охотах и толкованиях легенд.
