У двери в палату очень кстати крутился паж, маленький, семилетний.
– Мальчик, будь добр, попроси, пожалуйста, госпожу на пять минут выйти. Чрезвычайное и тайное доношение. – Он придержал рукой сильно забившееся сердце. От волнения пересохло в горле. Паж оттянул тяжеленную створку и скользнул внутрь.
Оробевшие свидетели попятились в дальний конец приемной.
Дверь отворилась.
– Что случилось, любезный Гирш? – Беатрикс была одета щегольски, хотя и по-домашнему. Свободные складки зеленого платья расходились прямо от низкого с золотыми зубцами выреза. Волосы, крупно подвитые, пышные, недлинные, падали ей на плечи. Он поднял к ней накрашенное лицо. Сказал громко:
– В городе неладно, моя госпожа. Поднимемся на надвратную башню, сами увидите.
И был уверен, что свидетели за ним не пойдут, убоятся. Они и не пошли.
Королева привычным жестом проверила, есть ли у нее на груди заветная хрусталика.
– Ох, а красиво бунтуют. – Окинула взглядом запруженные огнем пристани, потом попристальней всмотрелась в толпящихся на мосту. – Силы небесные, весь магистрат сбежался! Еще бы ратушу на горбу приволокли! Да что им надо-то? Абель Ган чего-нибудь начудил?
– Нет, госпожа. Видите ли, я не хотел говорить об этом в приемной. Думаю, вы поймете почему. Дело в том, что канцлер Энвикко Алли сделал ужасную глупость, самую ужасную, какую только можно вообразить.
– Убил кого-нибудь?
– Нет, гораздо хуже. Он изнасиловал дочь бургомистра.
– Что? – задохнулась Беатрикс от изумления. – Дочь? Бургомистра? Изнаси… Да что он, очумел совсем? Что ему, девок мало? Да лучше бы он меня изнасиловал! Это ту девочку, у которой сегодня именины? Ой, Боже! Да за это же виселица! Я этот закон не отменяла…
– Вот они и пришли с требованием его повесить. Кое-кто даже в Цитадель напросился в качестве свидетеля.
– Черт! Да с чего он на нее кинулся? Весь день был мокрой курицей – и нате! Перепил, что ли?
– Может статься, его нарочно опоили? Этарет опоили, – на лице Ниссагля мелькнула тонкая, как змеиное жало, усмешка, тон стал лукав, подкупили кравчего и опоили. «Песьим соком», к примеру. Есть такое средство. От него всегда звереют, как жеребцы на гоне.
– Этарет? Опоили? – Беатрикс поморщилась, размышляя. Алли… Он же сам себе яму вырыл. Но не выгоднее ли будет оставить его в живых, чтобы снова броситься на Этарет? Ниссагль улыбался. Ждал. Смотрел на нее снизу вверх как ровня – лукаво и понимающе.
– Это ты спроворил? – вдруг спросила она, нагибаясь и переходя на шепот. – Ты? Да?
