От воды тянуло прогнившим деревом и тиной, на вкус она была нехорошая, тяжелая. Но он вымыл лицо, напился из горсти, застегнул одежды, даже не вспомнив, почему они расстегнуты. Вспомнил, уже когда съезжал с моста, – все сразу. И девочку, и краденую лошадь. С силой, словно пытаясь стереть из памяти последствия морока, провел ладонью по мокрому лицу. У бедра болтались пустые ножны. Продолжали вспоминаться гадкие подробности происшедшего.
«А ведь я болен. – Он уловил в висках первые толчки боли и дотронулся рукой до лба. – Горячо».
Посольский мост не был еще поднят. Алли по-воровски прокрался к себе, минуя освещенную палату, где садилась за поздний ужин королева.
Из темного зеркала на него мутно уставился некто с запавшими глазами и перекошенным, точно от горькой настойки, ртом. Постель так и осталась неприбранной. Он торопливо втер в щеки румяна, переоделся и отправился к ужину.
– Неужели, канцлер, вас не накормили у бургомистра? – Раин посмотрел на него с неизменным нахальством, приподняв брови и в притворном недоумении широко раскрыв голубые глаза.
– Перекормили, – резко отшутился Алли, почувствовав, что при виде еды его тошнит. Подобрал длинные рукава и все же стал есть, вернее, ковыряться двузубой вилкой в блюде, содержимое которого его совершенно не интересовало.
***
Ниссагль обернулся – за спиной у него пылали сотни и сотни факелов в руках разбуженных горожан: оскорбленные бюргеры всполошили весь Хаар и теперь торжествующе и мрачно покачивались в седлах справа и слева, взяв его в кольцо.
Над ними все выше подымались две надвратные башни – бойницы алыми щелями выделялись на черном фоне стен, меж зубцами шевелились лучники. Мосты уже везде были подняты. Все равно куда стучаться – сразу сюда или сначала в Сервайр. Так лучше уж сразу с парадного входа.
Он выехал на край моста, под которым крутилась на черной воде белая пена, и крикнул, чтобы ему открыли. Мост заскрипел, глуша громкое шуршание пламени. Ниссагль обернулся к брату бургомистра:
– Надо идти к королеве. Все, кто чувствует в себе смелость, пусть идут со мной. Если нас долго не будет, подымайте шум.
Он дал лошади шпоры и с места гулким галопом устремился под лязгающую герсу. Несколько всадников последовало за ним.
Бегом поднимаясь по лестнице, он торопливо пригладил волосы. Пропитавшие их благовония засохли, пряди стали жесткими, как осока. Подосадовал, что потерял в суматохе шляпу – жалко, новая была. Свидетели напряженно дышали в затылок.
