Он встал. За кофе надо было идти в профессорскую, где каждый день наливали разный импортный кофе из большой серебряной бадьи, сверкающей и имманентной, словно Святой Грааль. Дверь Нельсон запирать не стал, чтобы снова не возиться с ключами, и пошел по темному коридору к лифту. Он надеялся, что кабина окажется пустой, и, увидев там человека, едва не шагнул назад. Однако это был всего лишь Стивен Майкл Стивенс, и он спал. Нельсон вошел в лифт и нажал кнопку своего этажа. Двери с грохотом съехались. Веки у профессора Стивенса чуть дрогнули.
Лифт пошел вверх. Жжение в пальце усилилось, у Нельсона на лбу выступил пот. Он искоса взглянул на более удачливого коллегу.
Стивен Майкл Стивенс спал стоя, привалившись спиной к стене и сцепив руки под животом, грудь его медленно вздымалась и опадала. Одет он был, как всегда, на зависть — прекрасные шерстяные брюки, дорогой ворсистый пиджак поверх пестрого свитера, однако под глазами, тоже как всегда, висели мешки, а черная кожа отливала нездоровой серостью. Как старший афро-американец на факультете, он зарабатывал больше всех, если не считать самого декана. Первая же, полуавтобиографическая, книга принесла ему литературную премию и постоянную должность в университете. Предполагалось, что писать Стивенс больше не будет, а будет составлять ежегодный отчет о преодолении половой и расовой дискриминации, привлекать к работе новых талантливых афро-американцев, наставлять молодых сотрудников афро-американского происхождения, консультировать афро-американских студентов и аспирантов, вести научный семинар по афро-американской литературе и вообще разъяснять белым, как ведут себя и думают черные — страстно, умело, но без злобы и не растравляя чувство исторической вины. Короче, предполагалось, что он будет вкалывать, как негр, и являть соплеменникам пример для подражания. В результате у него не было времени на сон, не то что на личную жизнь. Собственной работы он не вел, если не считать интервью глянцевым журналам, когда те подбирали материал о черных знаменитостях, да выступления в телевизионных программах, посвященных расовому многообразию Америки. В итоге профессор Стивенс засыпал где и когда придется. Стоя в лифте, он посапывал и что-то бормотал во сне.
Лифт остановился на восьмом этаже, двери разъехались; Стивен Майкл Стивенс не шелохнулся. Нельсон подождал, но, когда двери начали закрываться снова, придержал их и легонько потряс коллегу за ворсистое плечо. Профессор Стивенс открыл глаза. — Да, эфенди, — пробормотал он. В последнее время Стивен Майкл Стивенс перенес профессиональные интересы в сферу кино, в особенности — на широкоформатные колониальные эпопеи конца пятидесятых — начала шестидесятых. Каждый семестр на своих широко посещаемых лекциях профессор Стивенс крутил такие фильмы, как «Хартум» и «Пятьдесят пять дней в Пекине», в старом кинотеатре, расположенном в самом центре Гамильтон-гровз. Эти фильмы не только позволяли ознакомить слушателей с проблемами расизма, империализма и постколониальной теории, но и длились достаточно долго, так что профессор Стивенс мог проспать в темноте два, а то и три часа кряду. Уверяли, что он не видел до конца ни одного фильма, но как-то вбирал их порами, особенно «Лоуренса Аравийского». Если, как сейчас Нельсон, внезапно его разбудить, можно было услышать в ответ проникновенные раскаты Питера О'Тула.
