— М-м, вы не выходите? — спросил Нельсон. Вглядываясь вдаль, словно оттуда вот-вот появится
турецкий поезд, и соединив ладони перед грудью, профессор Стивенс выплыл из лифта; пиджак развевался у него за спиной, как бурнус бедуина.
— Больно? — спросил Стивен Майкл Стивенс, остановившись и кивая на замотанный палец.
— Д-да, — промямлил Нельсон.
— Весь фокус, Уильям Поттер, в том, чтобы не замечать боли, — изрек Стивенс, удаляясь.
Нельсон заспешил следом. Палец горел. По счастью, профессорская была сразу у лифта, что избавляло Нельсона от мучительного марш-броска через враждебный восьмой этаж. За спиной у Стивена Майкла Стивенса он робко вступил в комнату. Стивенс направился прямиком к высоким блестящим цилиндрам с чаем и кофе, а Нельсон шмыгнул в уголок, надеясь проскочить незамеченным. Недавно факультет раскошелился на ремонт, и теперь профессорская смотрелась образцовой преподавательской гостиной: старинные библиотечные столы, лампы под зелеными абажурами, мягкие кожаные диваны. Сейчас, когда она больше не походила на приемный покой травмпункта, народ повалил валом, так что пришлось запретить вход аспирантам; Нельсон даже не знал, пускают ли еще внештатников. Старшие преподаватели, невзирая на разницу убеждений, строго оберегали святость этого места; в том, что касается привилегий, даже марксисты и подстмодернисты легко находят общий язык.
Нельсон приткнулся под торшером, откуда мог видеть остальных. На диванах по бокам от кофейного стола расположились две пары. На правом — ведущие факультетские литераторы. Тимоти Куган, плечистый, в дорогом, хотя и жеваном пиджаке, сидел, расставив ноги и уронив голову на руки. Пятидесятилетний американский поэт, он косил под дикого кельтского барда: говорил с ирландским акцентом и о себе отзывался в третьем лице. Красиво всклокоченная седая грива, прищуренные глаза и красная скуластая рожа придавали ему сходство с потрепанным жизнью леприконом. Поговаривали, что он спит со своими студентками. Многие дамы из числа профессуры считали, что его давно пора выставить вон, но публиковался он по-прежнему хорошо, да и с творческих работников спрос меньше, так что пока шалости сходили Кугану с рук. Сегодня, в четверть десятого, от него уже несло потом и виски.
Куган толстыми пальцами помассировал виски.
— Иисус, Мария и Езеф! — простонал он. — Какой сегодня день?
— Утро понедельника, дорогой, — отвечала его спутница, статная седовласая дама. Фамилии ее Нельсон не помнил и про себя называл ее просто Канадская Писательница. Считалось, что она как Маргарет Атвуд
