— П.М.Б.И.Ж! — ревет Куган. — Поцелуй Мою Благородную Ирландскую Жопу!
На трескучем морозе они цепляются друг за друга, чтобы не упасть, их общая синяя тень раскачивается в свете фонарей — горбатое четвероногое о двух головах. Кожу стягивает от холода, горло перехватывает. Он держит Кугана или Куган — его? Да какая разница!
— Ирландки, — задыхаясь, выговаривает Куган, — режут так, что не успел заметить, а уже потерял половину крови.
— Забавно. — Нельсон пытается совладать со своими ногами. — Она не похожа на ирландку.
— Черная ирландка, — Куган постепенно, палец за пальцем, отдирает себя от Нельсона, — самая страшная. Дочь прелестной лимерикской девы и сумрачного испанского моряка, смытого с Армады — смешение кровей, чьи истоки можно проследить аж до Марокко.
— Я упоминал, — говорит Нельсон, — что моя жена — ирландка?
— У меня была одна евреечка… — Куган наконец отцепляется окончательно. — Кстати о средиземноморцах. Бархатные губки. Могла засосать бильярдный шар через двадцатиметровый садовый шланг.
У Нельсона щиплет уши. Или это от холода?
— Почему вы сказали, что она была еврейка?
— Потому что она ею была. — Поэт, шатаясь, бредет по тротуару. — Дщерь Израиля. Иудейской веры, не христианской. Разве не один хер?
В замедленной съемке Кутан поворачивается и замахивается на Нельсона кулаком. Нельсон в замедленной съемке пригибается. Он приперт к стенке, парка зацепилась за выступающий кирпич.
— Было время, — говорит Куган, тыча в Нельсона пальцем, — когда преподавание поэзии давало лицензию на распутство.
Он подскакивает — надувной клоун, которого нельзя уронить.
— Каждый семестр новый урожай целок. — Поэт воздевает очи к золотому прошлому. — Я глядел на аудиторию, полную свеженьких мордашек, и выбирал, как шоколадку из коробки. Это прилагалось к контракту. Как бесплатные книжки. Как двухмесячные каникулы. Как место на гребаной парковке…
Он тяжело вздыхает, и даже на холоде Нельсона обдает пивным духом.
— Никто не жаловался. Никто не замечал. Никто не обижался. Каждый получал свое. Барышни могли рассказывать внукам, что отдали цветок своего целомудрия настоящему ирландскому поэту, а у меня было больше телок, чем у Мика Джаггера.
Куган толстыми пальцами сгребает Нельсона за куртку. «Поэт по имени Тим», — говорит он.
Студенток склонял на интим.
Феминистки гурьбой
Закричали: «Долой!
Мы Тиму интим запретим».
Глаза у Кугана молящие, затуманенные. Волны его убийственного дыхания обдают лицо Нельсона. В мозгу ритмично пульсирует: дзынь! дзынь! дзынь!
