Есть непременный персонаж, обычно
девочка-подросток.
На фоне сверстниц и подруг она загадочна,
как полюс,
Кичится белизною рук и чернотой косы по пояс,
Кривит высокомерно рот с припухшей нижнею губою,
Не любит будничных забот и все любуется собою.
И вот она чешет длинные косы, вот она холит
свои персты,
Покуда вьюга лепит торосы, пока поземка
змеит хвосты,
И вот она щурит черное око - телом упруга,
станом пряма,
А мать пеняет ей: "Лежебока!" и скорбно
делает все сама.
Но тут сюжет меняет ход, ломаясь
в целях воспитанья,
И для красотки настает черед крутого испытанья.
Иль проклянет ее шаман, давно косившийся угрюмо
На дерзкий лик и стройный стан ("Чума на оба
ваши чума!"),
Иль выгонят отец и мать (мораль на севере
сурова)
И дочь останется стонать без пропитания и крова,
Иль вьюга разметет очаг и вышвырнет
ее в ненастье
За эту искорку в очах, за эти косы и запястья,
Перевернет ее каяк, заставит плакать и бояться
Зане природа в тех краях не поощряет тунеядца.
И вот она принимает муки, и вот рыдает
дни напролет,
И вот она ранит белые руки о жгучий снег
и о вечный лед,
И вот осваивает в испуге добычу ворвани и мехов,
И отдает свои косы вьюге во искупленье
своих грехов,
Поскольку много ли чукче прока в белой руке
и черной косе,
И трудится, не поднимая ока, и начинает
пахнуть, как все.
И торжествуют наконец законы равенства и рода,
И улыбается отец, и усмиряется погода,
И воцаряется уют, и в круг свивается прямая,
И люди севера поют, упрямых губ не разжимая,
Она ж сидит себе в углу, как обретенная икона,
И колет пальцы об иглу, для подтверждения закона.
И только я до сих пор рыдаю среди ликования
и родства,
Хотя давно уже соблюдаю все их привычки
и торжества,
О высшем даре блаженной лени, что побеждает
тоску и страх,
О нежеланьи пасти оленей, об этих косах
и о перстах!
Нас обточили беспощадно, процедили в решето,
Ну я-то что, ну я-то ладно, но ты, родная моя,
за что?
О где вы, где вы, мои косы, где вы, где вы,
мои персты?
Кругом гниющие отбросы и разрушенные мосты,
И жизнь разменивается, заканчиваясь,
и зарева встают,
И люди севера, раскачиваясь, поют, поют, поют.
* * *
Мой дух скудеет. Осталось тело лишь,
Но за него и гроша не дашь.
Теперь я понял, что ты делаешь:
Ты делаешь карандаш.
Как в студенческом пересказе,
Где сюжет неприлично гол,
Ты обрываешь ветки и связи
И оставляешь ствол.
Он дико смотрится в роще,
На сквозняке, в сосняке,
Зато его проще
Держать в руке.
