Что с ним творилось?
Он чувствовал, что меняется каким-то странным образом, и эту перемену трудно было выразить словами. Возможно, причиной тому был гнет, давивший ему на плечи, – тяготы командования гарнизоном, необходимость хранить тайну своего происхождения и события в Инвернессе. А возможно, его утомили и измучили минувший год, собственные деяния, то, что натворили его соотечественники.
Здесь, в этом уединенном месте, он молча молился. Не Богу, столь часто слышавшему его мольбы в гуще битвы, нет, он молился своей матери, единственному человеку на свете, кто видел в нем только хорошее и даровал ему любовь и неисчерпаемое понимание.
В ночи слышался только шепот ветра, овевавшего камни усыпальницы, но в его воображении звучал голос матери, шептавший ему: «Прости, мой милый сын. И будешь прощен».
Почти час Лейтис просидела на краешке кровати, уставившись на дверь и ожидая появления англичанина.
Он не стал задирать ее юбки, чтобы овладеть ею быстро, как это сделал Маркус, столь занятый собственными ощущениями, что даже не заметил ее боли. Она уже приготовилась к испытанию, еще более тяжкому, с этим Мясником.
Но вместо этого он казался испуганным и смущенным собственными действиями.
И только когда она его оттолкнула, то поняла, что он все еще находился во власти сна. Выражение изумления и ужаса на его лице при пробуждении было слишком искренним, чтобы можно было заподозрить его в притворстве.
Она не хотела, чтобы у него было чувство чести, чтобы он был с ней нежен или поддался собственной уязвимости. Это противоречило всему, что она о нем думала, и делало существом загадочным, которого она не понимала.
Лейтис испытывала к нему просто немыслимое и неразумное любопытство. Это было так же глупо, как хранить память о его навеянных снами поцелуях.
Лейтис постояла, потом подошла к окну. Не было луны, способной осветить комнату, не было огня, отбрасывающего оранжевые блики. Только молчаливая свеча горела на столе, и ее слабое сияние не могло рассеять мрака, окутывавшего Гилмур.
Она подошла к двери и медленно приоткрыла ее, почти ожидая, что на часах стоит Дональд. Но там не оказалось никого. Возможно, это было приглашением к побегу. Однако слишком опасно идти в темноте по тропинке через утесы, и вряд ли удастся пройти мимо часового на мосту через лощину.
Вместо этого она направилась в часовню. Большое пустое помещение было погружено в торжественную тишину. Ее охватило странное чувство одиночества, будто весь мир безмятежно и спокойно спал и только одна она бодрствовала в эту ночь.
