— Я стираю, — сообщила сестра.
— Стираешь. А нос надо утереть или нет?
— Нос? — Сестра засмеялась, провела рукой под носом, размазала сопли по щеке и, будто бы став красавицей, вытянула брови в струнку и опустила ресницы.
— Ну и красавица!.. — сказал мальчик.
Не поднимая глаз, с опущенными ресницами, сестра повела спиной — ни дать ни взять расхаживающая по улице городская красавица. Её ужимки вспыхивали именно при мальчике, из всех братьев в семье она выделила мальчика и была влюблена в него, комсомольский значок на рубашку мальчика, не иначе, она нацепила. Обхватив её одной рукой — чтоб не вырывалась, — мальчик другой рукой пригнул ей голову, и вымыл лицо над корытом, и вытер нос. Влюблённая оскорблённая красавица сжала рот и молча смотрела на брата. Грубо всё получилось, правда, но уж как получилось.
— Заплачь, можешь? — сказал мальчик.
Сестра молча смотрела на него.
— Мартышка, — сказал мальчик.
Всё равно сестра не верила, что он хочет обидеть её.
— Теперь и вовсе красавицей сделалась, — сказал мальчик.
Девочка недоверчиво улыбнулась и потупилась.
— Хочешь, приду, всю малину тебе переберу? — крикнула она ему вслед.
— Не надо…
В Одессе, говорят, вылечивают. Говорят, делают операцию, и глаза выправляются. Только кто её возьмёт в эту Одессу? Егиш? Мать? Такой она на всю жизнь и останется. Она влюбится и замкнётся в себе. Тот, в кого она влюбится, женится на её подруге. И в день их свадьбы она будет сидеть у себя дома — будет прислушиваться к свадебным голосам, и жилы на её шее будут вздуваться. Так и будут проходить через всю её молодость чужие свадьбы, а она — кто возьмёт её замуж, кому она такая нужна? Красавцам нравятся красавицы, на них они и женятся, а эту кто женой назовёт? Бедняжку, косого Егиша отродье? И если она всё-таки выйдет замуж, свадьба её не радостью для села будет, а поводом для смеха. Село начнёт над всем их косым родом смеяться-потешаться, а она в это время будет судорожно глотать слюну, и жилы на её шее будут вздуваться…
— Ты что же, не слышишь, ребёнок плачет, задыхается весь? — прошипел мальчик.
— Малины набрал? — с лошади сказал ему брат.
— Как же, для тебя, маршала, набрал, слезай с лошади!
— Не твоя лошадь, — сказал маршал.
— Ребёнок там плачет, этот на лошадь взобрался и радуется как дурак.
— А он божью коровку хочет, где же мне её взять, самому стать, что ли, божьей коровкой, — ответил с лошади маршал.
Под яблоней с камнем в руках стоял их конопатый брат и, казалось, прислушивался к их спору. Прислушивался к спору и примеривался, целился в яблоню, на которой ни одного яблока не было, впрочем, может быть, и было какое-нибудь одно, последнее.
