Чудовище Грант Карян сидел на своих корзинах и говорил себе: «Пошёл ты знаешь куда, был бы ты мужчиной, поехал бы с Меружем, размазня несчастная». Грант Карян покрутился, потоптался на станции и снова встал перед окошечком телефонистки:
— Соедини снова.
— Говорю тебе, оставайся у нас учителем, — она соединилась с другой дежурной и продолжала: — Ваши, когда добираются сюда, спрашивают: «Куда это мы попали — в Москву или Ереван?..»
— Санасар! — заорал я. — Ты человек или кто? Что мне сделать, чтобы ты сжалился, как мне скрутить тебя, скажи — сделаю! Четыре лета ведь косил на твоём колхозном поле!
— Что же, медаль теперь за это хочешь?
— Нет, — закричал я, — хочу человеческого отношения!
— Чем же тебе наше отношение не человеческое?
— Тридцать часов толкусь на станции.
— Ну да? Ты откуда говоришь?
— Со стан-ци-и.
— Кажется, вчера ты тоже был на станции? Всё ещё там, значит? Ох, чтоб крыша над тобой да не обвалилась, пять лет в городе проучился, так и остался егишевской породой, ох-охо-хо…
— Санасар, — сказал я, — груз у меня…
— Сейчас пошлю вашим сказать.
— Санасар, груз у меня, прислал бы лошадь какую…
— Лошади нет и не будет, сейчас дадим знать вашим.
— У наших нет лошади, Санасар, а груз тяжёлый…
— Не знаю, — сказал он, — что вашим передать: Грант на станции и груз тяжёлый везёт не довезёт?
— Товарищ председатель, — сказал я, — наши не собственники; когда строили колхоз, лошадей всех собрали и людям сказали, когда надо будет — возьмёте, попользуетесь.
— Это ты у себя в дипломе такое вычитал? — спокойно поинтересовался он.
— Мне кажется, в твоём дипломе это прежде всего должно быть обозначено.
— Обозначено! Мы люди скромные, нам дипломы не нужны.
— В таком случае какого ты мнения насчёт элементарной человеческой логики?
— Наше дело работать, а не логику разрабатывать.
— Коня, Санасар!
— На тебе, выкуси! — сказал он и бросил трубку, и, когда я тоже бросил, он ещё что-то сказал.
— Чего?
— Ничего, — сказал он, — говорю, полон дом народу, и без лошади проживёте.
— Пожалуйста, — сказал я. — Можешь не говорить даже нашим. И вообще твою лошадь и твою мать… До свиданья.
…Грант Карян бросил трубку и, высокий и стройный, с деловитой небрежностью, чуть-чуть небритый, напряжённым и медленным шагом направился в политехнический институт, нашёл там Каринэ, протанцевал с ней твист, отправился после этого в университет, проучился в аспирантуре, защитил диссертацию, и не было среди преподавателей другого такого молодого и преуспевающего, такого остроумного и блестящего. Он был самым знаменитым в Ереване, все повторяли: «Грант Карян, Грант Карян…», о нём уже поговаривали в Тбилиси и Киеве, о нём знали в Москве: «Удивительно, в Ереване, и такой образованный, такой талантливый», и тогда Грант Карян, высокий и стройный Грант Карян с ослабленным галстуком на белой рубашке, двадцати восьми — тридцати лет от роду, не вставая из-за письменного стола, выдвинул ящик, достал пистолет и выстрелил себе в рот. «Тяжело, товарищи, бремя победителя», — и никто, так никто и не узнал, что его молодое сердце ежеминутно сжималось от тоски при воспоминании о станции Колагеран.
