Давно ходили слухи, будто Карл рожден самой Анной. А герцогиня только сделала вид, что он родился от нее, для чего и проделала целую комедию, пролежав необходимое время в постели, в темной, душной комнате, как это тогда было принято у знатных и зажиточных дам.
Увидя мальчика, Анна оживилась. Слезы сверкнули на ее стекленеющих уже глазах. При помощи Бирона она возложила руку на кудрявую головку Карла, словно благословляя его, и зашептала:
– Храни… тебя Господь… мой маленький… Мой любимый.
– Не умирай… мама Анна… не умирай… государыня! – со слезами целуя холодеющую руку, молил растроганный юноша.
И вдруг, словно теряя последнее самообладание, Бирон тяжко рухнул на колени рядом с сыном, прильнул сухими, жесткими губами к другой руке и также беспомощно, почти по-ребячески забормотал:
– Не умирай… Живи, государыня… Подожди… Не оставляй нас, мой ангел! Как я буду без тебя! Как все мы! Ты права. Я ошибся. Не надо мне власти! Где она? Где бумага? Этот указ?.. Возьми… порви!.. У вас подпись? – обратился он к Миниху и Остерману, стоящим тут же, вблизи. – Дайте! Пусть порвет государыня! Ты права была: это мне на гибель!.. Порви! Не умирай!.. Лучше я вернусь к своей темной, прежней доле… Только живи!!
И совсем тихо он зашептал на ухо умирающей, приблизив свое багровое лицо со вздутыми жилами к ее бледному, бескровному лику:
– Мне страшно… Пойми… Страшно мне… Страшно…
– Не бойсь! – также тихо шепнула она ему с последним проблеском сознания.
Потом ее грудь задергалась, лицо исказилось от внутренней муки.
– Пи… ить! – едва выдавили посинелые, вздрагивающие губы.
Бидлоо дал питье, стал считать едва уловимый пульс.
Анна затихла, закрыла глаза. Только тело ее слегка вздрогнуло несколько раз.
Воцарилось немое, жуткое молчание.
Осторожно опустив руку, начинающую остывать, Бидлоо что-то шепнул Остерману и отошел в темный угол, стал отирать невольные слезы, скатившиеся из-под очков.
Остерман и Миних с поникшими головами пошли к дверям, направляясь к толпе, ожидающей в соседнем покое. Дамы стеснились у постели, одна за другой целуя остывающую руку Анны, лежащую неподвижно на одеяле вдоль тела, очертания которого как-то резче проступили теперь из-под тяжелого атласного одеяла.
Рыдания, прорываясь то у одной, то у другой, росли, становились все громче…
Миних, став на пороге между двумя покоями, печально и торжественно объявил:
– Ее императорское величество Анна Ивановна тихо в Бозе опочила…
Легкий говор всколыхнул толпу и сразу смолк.
