- Подожди, - сказала Делия. - Сначала выслушай меня. Я отдам тебе рукопись Архилоха. Кроме того, расскажу тебе о Геракле все, чего нет в рукописи, чего никто не знает. И ты напишешь о жизни Геракла так подробно и ярко, как никто. Ты создашь вещь, равной которой не было. Но...
- Что? - Майону передалось ее волнение.
Делия придвинулась к нему, ее губы были совсем близко, и от нее исходили печальные и сладкие запахи осени. Ее голос обволакивал:
- Но с одним маленьким условием. В твоем произведении должна быть и я. Это я вдохновляла Геракла на подвиги, это я была его единственной, верной, преданнейшей любовницей, советчицей и другом. Это я подсказывала решения, вдохновляла и вознаграждала. Везде, всегда, всюду - я. Ты меня хорошо понял? Пусть все узнают, кем я была для Геракла, чем он мне обязан. Посмотрим, как тогда завертится от зависти весь этот сброд на Олимпе. Ну? Что молчишь?
Словно холодом пахнуло от очага, и образ прекрасной охотницы, свободной от пороков большого мира, потускнел, погас.
- Нет, - сказал Майон, - это невозможно. Мы только принизим Геракла, изобразив его куклой, жившей твоей волей и желаниями. И ты прекрасно это понимаешь.
Что-то умирало в его душе, что-то прекрасное и гордое. "Артемида, Делия, независимая хозяйка лесов и Луны, - горько подумал он, - а я так в тебя верил, возможно даже, был чуточку влюблен".
Делия придвинулась к нему еще ближе, ее волосы ласкали лицо, жаркий шепот пьянил:
- Майон, женщина, даже если она богиня, всегда преклоняется перед мужчиной, наделенным какими-то особенными достоинствами. Ты станешь великим поэтом. Не думай, что я предлагаю тебе себя как взятку, считай меня наградой, которую ты заслужил. Я буду верной и покорной, любящей и преданной. Со мной ты узнаешь счастье, какого тебе в другом случае никогда не иметь. Майон, любимый мой, все будет прекрасно, только сделай так, как я хочу.
Он терял разум и способность противоречить - от этого шепота, этих губ, нежной кожи под ладонями, чувствовал, как растворяется его воля, и он тонет в жарком шепоте, определяющем его судьбу и славу.
Но тут что-то произошло. Словно отдернулась завеса в летний солнечный день, и ему увиделся Геракл - независимый и добрый, могучий и непримиримый, он смотрел хмуро, в его взгляде были упрек и сожаление. Невыразимым усилием Майон всплывал на поверхность, и расступилась тяжелая вода сладкого дурмана.
- То же самое ты говорила Архилоху? - спросил он, отводя ее ладони.
