В данную минуту достойного Ахая мучила только одна мысль — где он мог слышать прежде это странное имя «Барак»? Конечно, память о прошлой жизни Мечу Храма, ступившему на путь бескорыстного служения, вроде бы ни к чему, но все-таки. Его не покидало ощущение, что с этим именем связано нечто важное в его прошлой, почти уже забытой жизни.
— Повезло тебе сегодня, храмовый пес, — Барак зло сплюнул в сторону Беса.
— Стар ты стал, Барак, — усмехнулся достойный жрец, — тебе бы внукам сказки рассказывать, а не по степи волком рыскать.
Барак заскрипел зубами от душившей его ненависти, но сдержался, не желая ронять достоинство перед молокососом.
— Вели хоронить моих воинов отдельно, — попросил он Беса. — Или вообще не хорони.
— Это еще почему? — заинтересовался тот.
— Негоже свободным людям лежать в одной могиле с псами.
— Пешки не виноваты в том, что они пешки, — криво усмехнулся достойный Ахай. — Брось, старик, смерть уравнивает всех.
Бес вытащил из ножен короткий меч и осторожно погладил клинок пальцем. Таких мечей не умели ковать даже в Храме. Ни одной зазубрины после сегодняшнего боя, хотя поработал он им изрядно. В глазах Барака ненависть сменилась любопытством, меч явно привлек его внимание.
— Где-то я видел подобные клинки... Вспомнил! — Барак вдруг засмеялся почти счастливо. — Северный воин с глазами весенней травы. Это он привел чужаков в наши степи.
— И что с ними стало? — спросил достойный Ахай.
— Два кургана есть в Суранской степи, там они и лежат.
— Уж не твоими ли молитвами?
— Храмовики нас окрутили тогда. Жаль, хорошие были воины.
— Чего жалеешь, — недружелюбно бросил Бес, — коли сам руку приложил?
— Сладкоголосые жаворонки тогда вокруг меня кружили, — невесело усмехнулся Барак. — Одного из них Кюрджи звали, а второго не помню. Помню, что горданец, а вот имя...
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— А я думал, тебе это интересно, — в прищуренных глазах степняка вспыхнул хитрый огонек.
— Мне неинтересно, — сказал Бес, поднимаясь с земли.
Он отошел уже на добрый десяток метров, когда Барак вдруг окликнул его:
— Эй, храмовик, я вспомнил: второго звали Чирсом. Достойный жрец Ахай не обернулся.
Рекин Лаудсвильский, удобно устроившись в мягком кресле, с интересом рассматривал роскошное убранство кабинета. Такого количества книг ему видеть не доводилось. Королевская библиотека в Бурге по сравнению с этой вы
эти книги? Тогда следует признать, что человек он не только умный, но и ученый. Владетель осторожно скосил глаза на застывшего в неподвижности у стеллажей Чирса. Этот горданец не последний жрец в Храме, но и далеко не первый, хотя, возможно, хотел бы им стать. Вслух о своих планах Чирс никогда не говорил, но Лаудсвильский прожил долгую жизнь и научился разбираться в людях. Этот гордый человек родился, чтобы повелевать, и рано или поздно он своего добьется.
