— Уважаемый абыз, не подскажете, что здесь происходит?
— Неверная собака! — взвизгнул старик. — Не можешь отличить почтенного муллу от абыза, а...
— Можно, я его зарэжу? — спросил с плеча своего друга Ара, выдергивая кинжал.
Старик дикими глазами посмотрел на пернатого джигита, деловито пробовавшего остроту заточки на волосах кунака. Кинжал был острый. Лезвие смахнуло черную прядь, просвистев рядом с ухом Вано.
— Ара, зачэм тэбэ этот старый, выживший из ума ишак? — начал урезонивать друга колдун, пытаясь засунуть его к себе за пазуху.
Ара активно сопротивлялся:
— Нэт, я хочу его зарэзать!
Мулла взвизгнул и ринулся в сторону шатра. Пробиваться было трудно. Толпа была очень плотная, и, что интересно, она, как и Ара, активно сопротивлялась. Ему ставили подножки, исподтишка давали пинка, смыкались крепкой стеной и к шатру не подпускали.
— Они все знают, — Косьян вздохнул, — но не говорят. А еще их тут не любят.
— За что?
— Да тут народишко школам поклоняется, а эти гады их разбивать заставляют...
— Идала бей, не страсна, — вступил в дискуссию старый круглощекий татарин, притиснутый толпой к команде Алеши, — мы идала палка бьем, када ахота плахой.
— А что страшно? — тут же начал мотать на ус Алексей.
— Чик-чик эта... которая детка делать. Наса улуса чик-чик делай не хосет.
— Обрезание! — дошло до Алеши. — Ну а тут-то сейчас что происходит, зачем столько народу со- гнали?
— Праздник, аднака. Хана Хучума сказала: сначала казнь, потом праздник. Хана Хучума бочка кумыс дает.
— Одну?
— Адна, адна, — закивал татарин.
Алеша посмотрел на море голов.
— Упьетесь. Кого казнят-то?
— Русска батыра...
Алеша ринулся вперед. Его верная команда, усердно работая локтями, копями и клювами, поспешила следом, и, только пробившись в первые ряды, они увидели приговоренных. Царевич Елисей лежал на земле, привязанный за руки и за ноги к четырем коням. Рядом валялся Вервольф Вольфович. Лапы его были намертво прикручены к четырем вбитым в землю колышкам, морда плотно завязана шелковым платком, чтобы не гавкал и не осквернял слух правоверных мусульман и прочих идолопоклонников, не успевших проникнуться духом истинной веры и прелестями «чик-чик». Около него суетился толстый палач, деловито смазывая бараньим жиром гладко оструганный, заостренный с одного конца кол, периодически примеряя его к хвосту главы оппозиции Лысой Горы.
— От, блин! — Мозг Алеши усиленно начал шуршать извилинами. Юноша прекрасно понимал, что шансов справиться со всей этой толпой у него нет, но сдаваться не собирался.
