— З-значит, можешь хватать всех п-подряд и допрос устраивать?
— Обижаешь, пан Войцек! — Лехослав засопел, набычился. — Я тебя не хватал. Честью пришел поговорить. Как равный с равным. А ты оскорбить меня норовишь.
Пан Шпара вздохнул, провел большим пальцем вдоль края столешницы:
— Д-добро. Т-ты прости, ежели что не так, пан Лехослав. Я и в п-прежние времена до-обрым и п-покладистым не был. А теперь и вовсе стал — чистый трут. Т-то-олько искорку кинь, и загорелся.
Рчайка подал знак шинкарю наполнить чарки:
— Чтоб обиды наши ушли, как горелка из бутыли уходит!
Войцек кивнул. Выпил, зажевал окончательно заклякшей галушкой.
— Что за дрянь вы тут едите? — удивился пан Лехослав. — Сейчас прикажу подать...
— Н-не трудись, не на-адо, — остановил его пан Шпара. — Разговор у н-нас, конечно, интересный и п-почти душевный, но мы с дороги. М-м-может, завтра продолжим?
— Можем и завтра поговорить, — пожал плечами жорнищанин. — Только сегодняшний мой разговор еще не окончен.
— Д-да ну?
— Ну да.
— Т-тогда говори, н-не держи в себе.
— Ты, пан Войцек, в письме сказано, казну на Искорост вез.
— В-верно. На Искорост. Т-точные у тебя сведения, пан Лехослав.
— Это не у меня. Это у Рыгораша, посланника угорского.
— Все й-йедино. Все-то в-вы про меня з-знаете — что вез, куда вез, с к-кем вез да как вез. Может, ск-к-кажешь мне, что в сундуке было на моей телеге?
— Знамо что — золото. Или, может, камни самоцветные?
Пан Войцек, запрокинув голову, беззвучно расхохотался.
Лекса мотнул бородой и прихлопнул ладонью о стол, пробормотав:
— Это... того-этого...
— Что ты смеешься, пан сотник богорадовский? — быстро, словно опасаясь, что его перебьют, заговорил пан Лехослав. — Ежели сказал что не так, извини, мы в академиях да институциумах не обучались. Ежели смешны мои слова про камни самоцветные, так тоже прости — меня в Выгов не вызывали к митрополиту да подскарбию. Мы тут в захолустье живем, коровам хвосты крутим. Но мы хоть и в диком краю, а все ж не пальцем деланые. С головой дружим и сметку имеем. Потому предлагаю тебе, пан Войцек, вези казну Прилужанскую в Жорнище. Зджиславу Куфару она уже не понадобится. Слыхал я, он в застенках у Зьмитрока смерть свою нашел. Богумил Годзелка пускай Господу молится — к чему его преподобию мирскими делами голову забивать? А мы найдем злату-серебру применение. Пусть казна прилужанская народу послужит. Ведь что главнее всего для королевства? Народ! — Он торжественным движением поднял палец к закопченному потолку.
