Каждый пароход неотделим от столба дыма, который выдает его задолго до того момента, как покажется мачтовая антенна. Значит, это — не пароход.
Черт побери, куда он подевался? Вот я вижу его опять. Теперь я вполне могу разглядеть его невооруженными глазами. Я опускаю бинокль и ищу корабль — так и есть, я его вижу!
Командир кусает нижнюю губу. Он снова поднимает бинокль и говорит, обращаясь отчасти к самому себе:
— Черт! Эсминец!
Проходит минута. Мой взгляд прикован к тонкой линии над горизонтом. Я задыхаюсь от волнения.
Сомнений больше не остается: это радиомачта, значит, эсминец идет прямиком на нас. У нас нет шансов скрыться от них на поверхности, если только они не замедлят ход.
— Должно быть, они нас заметили! Черт их дери! — голос командира почти не меняется, когда он отдает команду тревоги.
Один прыжок, и я лечу вниз через башенный люк. Подошвы сапог гремят по плитам пола. Командир — последний. Он закрывает за собой люк. Не успев задраить его до конца, он приказывает:
— Погружение!
Он остается в башне боевой рубки. Ровным голосом он отдает распоряжения вниз, на пост управления:
— Следовать на перископной глубине!
Шеф выравнивает лодку. Стрелка манометра останавливается, затем медленно пускается в обратный путь по шкале. Рядом со мной в своем мокром плаще тяжело дышит Дуфте. Зейтлер и Бокштигель сидят за кнопками пульта управления рулями глубины. Их глаза не отрываются от столбика воды в приборе Папенберга. Первый вахтенный офицер наклоняется вперед, чтобы дать воде стечь с полей его зюйдвестки.
Никто не говорит ни слова. Лишь с кормы слышится электрический гул моторов, как будто доносящийся из-за обитой войлоком двери.
Голос командира над нами наконец нарушает молчание:
— Доложите глубину!
— Двадцать два метра! — отзывается шеф.
Столбик воды в Папенберге медленно понижается: лодка поднимается. Скоро объектив перископа выйдет из воды.
Лодка все еще не на ровном киле, так что шеф приказывает перекачать воду из носовой выравнивающей цистерны в кормовую. Постепенно лодка принимает горизонтальное положение, но не удерживает его. Волны бросают нас во все стороны. Тянут, толкают, пихают. Нелегко будет наблюдать за поверхностью через перископ.
Я внимательно прислушиваюсь, ожидая следующих распоряжений от командира, когда акустик докладывает:
— Эсминец на правом траверзе лодки!
Я передаю его слова наверх.
— Принято! — затем все так же сдержанно. — Занять боевые посты!
Акустик высовывается из радиорубки в проход, его расширенные глаза пусты. Падающий на его лицо свет превращает его в плоскую маску, на которой вместо носа — всего-навсего два отверстия.
