В ответ Рик только усмехнулся, но в этой усмешке не было ни веселья, ни благодушия.
— Веди меня туда, — коротко приказал он. Кира понуро пошла впереди, крылья у нее
повисли, и их кончики волочились по камням. Она вела Рика узкими извилистыми улочками между дряхлых и грязных домов. Повсюду царили тлен и разрушение. Вокруг не было ни души, все жители будто исчезли, о их существовании говорили только вывешенные кое-где на палках простыни, напоминавшие капитуляционные флаги, да непереносимая вонь помоек.
Фобос спрятался за горизонтом, а Деймос висел на краю неба так низко, что казалось, он вот-вот зацепится краем за одну из башен древнего города. Наконец путники услышали рев толпы, который с каждым их шагом становился все громче и громче. Рик прислушался и с разочарованием понял, что в реве преобладают совсем не те чувства, на которые он надеялся. Вместо боевых кличей преобладали похоронные причитания и жалобные сетования.
Но вот уже и конец тропинки… Крик тысячи глоток ударил по ушам. Перед Риком и Кирой в колеблющемся свете множества факелов открылась широкая квадратная площадь, запруженная народом, окруженная приземистыми,
неказистыми домами. Марсиане были не только на площади: они десятками высовывались из окон домов, гроздьями висели на балконах и водосточных трубах. Жители древней столицы были везде, где удавалось найти место, чтобы поставить хотя бы одну ногу.
Толпа в едином порыве вдруг взорвалась призывным воплем и так же внезапно стихла. До Рика донесся голос оратора, пронзительный и полный горя, словно труба горниста на кладбище или на поле проигранной битвы.
Рик заработал локтями, стараясь пробить себе дорогу поближе к оратору. Но на его бесцеремонные толчки никто не обращал внимания, все взоры были прикованы к выступавшему, который стоял на помосте в середине площади.
Наконец перед глазами Рика появился и сам помост с оратором. Это было грубое дощатое сооружение, увенчанное виселицей. Очевидно, здесь население воровского квартала вершило свое собственное правосудие. Вот под этой виселицей и стоял оратор. Это был щупленький, костлявый марсианин, облаченный в некое подобие мундира, который очень давно видел лучшие времена и, похоже, изначально был расшит золотом. Лицо оратора, испещренное множеством шрамов, было искажено ненавистью, в паузах рот оскаливался кривыми черными зубами, глаза пылали демоническим огнем.
— Мне не надо напоминать, зачем мы все здесь собрались, — даже не кричал, а визжал он. — И мне не надо описывать вам, какое злодейство было совершено в нашем древнем и славном городе! И все мы с глубокой скорбью осознали, что
