Весельчак Ортопед пугал глав семейств своим бультерьером, названным в честь Комбижирика Георгием, рисовал карикатуры на членов израильского кнессета и развешивал их в подъездах, видя выходящего во двор дедушку Соломона, орал из окна: “Ну что, ребе, когда едем?!” Подозревая Мишу в склонности к насильственным действиям, Денис переориентировал его на безобидные шалости, опасаясь попыток физической расправы над приглянувшимися иудеями. Сам Денис национализма не понимал и ничего против семитов, негров и других народов не имел, предпочитая строить свое мировоззрение в соответствии с научными открытиями, а не бегать с циркулем для измерения формы черепа. “Гой” Ортопед независимость суждений Рыбакова уважал и постепенно охладевал к идейке переселения всех евреев на Шпицберген.
– У тебя еще контакты в антикварных магазинах остались?
Александр Николаевич вывел сына из размышлений.
– Да, конечно, – удивился Денис. – А ты что – пару экспонатов на работе прикарманил и теперь сдать хочешь? Сам же мне говорил, что жить надо честно…
Папик нахмурился.
– Деньги меня не интересуют… Гриша Абрамович звонил, спрашивал, есть у нас кто знакомый, чтобы его часы оценить. У него положение серьезное, что-то с родственниками… – Григорий Мульевич Абрамович бы приятелем Рыбакова-старшего еще со студенческой скамьи.
– Хорошо, я позвоню оценщику, пусть договариваются… Телефон его дашь?
– Записывай… Я ему сказал, что с тобой поговорю, он просил, чтобы кто-то из нас присутствовал…
– Зачем? Часы и без нас оценят…
– Боится, такое время…
– Ну пусть тогда в любой магазин позвонит, они бесплатно приезжают вещи оценивать. Я навскидку десяток солидных фирм назвать могу…
– Да звонил он уже, пробовал договориться. Там условия какие-то непонятные…
– Ну хорошо, я позвоню, не сложно…
– Только не затягивай.
– Ладно, в ближайшие дни.
Григорий Мульевич Абрамович радостно потер руки.
Он долго раздумывал перед разговором с Рыбаковым – государство обязало всех платить налоги, и ему не хотелось декларировать сумму возможной продажи.
Сама история появления тюрингских часов со вставками из фарфоровых миниатюр на нефритовом постаменте в семье Абрамовичей была туманной. Часы появились в квартире во время блокады, в тысяча девятьсот сорок втором году, вместе с несколькими картинами и сервизом времен Екатерины Второй. То ли они были обменяны на хлеб предприимчивым Мулием Моисеевичем, то ли просто вынесены из опустевшего дома – правды никто не знал. После войны из соседей в живых никого не осталось, гостей почти не приглашали, да и что сослуживцы Мулия из строительной конторы могли понять в редчайшем антиквариате. Часы как часы, старые, из потемневшей бронзы на подставке. К тому же, во избежание пересудов, они почти постоянно были накрыты скатеркой.
