Норман Оспри как раз открывал свой ларек. Увидев меня, он остановился как вкопанный. Его широкие плечи напряглись. А тут к нему как раз беспечной походочкой подошла Роза. Проследив направление его взгляда, она растеряла изрядную долю своего самодовольства. «Черт возьми!» – вырвалось у нее.
Если мысленно одеть Нормана Оспри в черный шерстяной свитер, становилось очевидно, что это и есть тот самый таинственный незнакомец, который разбил мне часы бейсбольной битой, целясь в запястье. Но в решающий момент я дернулся и довольно сильно пнул его в голень. А пронзительный голос, который побуждал его ударить еще раз, несомненно, принадлежал Розе.
– Вам привет от Тома Пиджина, – сказал я, обращаясь сразу к обоим.
Не сказать, чтобы это особенно их обрадовало. Уортингтон весьма настойчиво шепнул мне на ухо, что тыкать палкой в осиное гнездо неразумно, и поспешил удалиться от ларька с вывеской «Артур Робинс, 1894». Я последовал за ним, достаточно быстро, но стараясь, чтобы это не походило на бегство.
– Они сами не знают, что именно они ищут, – заметил я, замедляя шаг. – Если бы они это знали, они бы так прямо и спросили вчера вечером.
– Они бы, может, и спросили, если бы Том Пиджин собачек погулять не вывел, – сказал Уортингтон, торопясь уйти подальше от ларька Нормана Оспри и оглядываясь, чтобы убедиться, что нас не преследуют.
Вчерашние события оставили у меня впечатление, что громилы старались не только добыть информацию, но и причинить мне как можно больше вреда. Но если бы Том Пиджин не появился, и мне пришлось бы спасать запястья – а там довольно много мелких костей, и Мартин говорил, что они очень плохо срастаются и до конца так и не заживают, – и если бы я действительно мог ответить на их вопрос, ответил бы я?
Я не мог представить себе, каковы должны были быть сведения, чтобы Мартин счел, что они стоят дороже если не моей жизни, то дела всей моей жизни. А эти люди в черных масках явно уверены, что я знаю то, что их интересует, и не говорю им этого из чистого упрямства. И это мне ужасно не нравилось.
Я ехидно сказал себе, что, если бы я знал то, что им надо, и не выйди Том Пиджин на прогулку со своими собачками, я бы, по всей вероятности, выложил им все, что знал, и теперь не разгуливал бы по ипподрому, а собирался повеситься от стыда. Но в этом я бы никому и никогда не признался.
Разве что тени Мартина. «Черт бы тебя побрал, приятель, – думал я, – во что ж такое ты меня втравил?»
