И он неохотно обратил утомленный взор туда, куда указала Армель.
Маленький Парижанин ему совсем не понравился — разве это смешно, когда рослый двенадцатилетний парень на потеху толпе превращается в горбуна? Но родительская любовь заставляла Оливье рассуждать так: «Потерплю еще немного, пусть бедная малышка позабавится… Глядишь, это фиглярство поможет ей забыть о голоде…»
На его ресницах блеснули слезы. Устыдившись своей слабости, он поспешил смахнуть их и поэтому не заметил, что юный циркач живо заинтересовался Армель. На мгновение — правда, всего лишь на мгновение! — мальчик даже смутился: так восторженно смотрела на него маленькая зрительница с золоченными солнцем локонами. «Какая хорошенькая! — подумал Маленький Парижанин. — Вот такими, наверное, и бывают ангелы…»
Тут он вспомнил, что стоит на сцене, перекувырнулся, поклонился, улыбнулся и непринужденно послал Армель воздушный поцелуй.
Она не успела ни обидеться, ни обрадоваться. Неподалеку что-то случилось, толпа всколыхнулась, и поток людей подхватил Оливье де Сова с дочерью и оттеснил к статуе Генриха IV.
— Караул! Грабят! — кричал какой-то рыжий толстый буржуа, у которого только что вытащили кошелек.
Множество оборванцев, стоявших вокруг, лицемерно негодовали и сочувствовали.
— Что ж, — сказал Оливье, — пора тебе очнуться от грез, моя девочка…
Он опустил девочку на землю и взял за руку. Армель тяжело вздохнула. Ей было жаль уходить отсюда; у нее перед глазами все еще стоял Маленький Парижанин, посылающий ей воздушный поцелуй. Есть ей хотелось по-прежнему, но она не смела признаться в этом отцу.
Тут перед ними остановилась карета какой-то знатной дамы, приехавшей, по всей видимости, на свидание. Дама вышла из экипажа и лицом к лицу столкнулась с Оливье и его дочкой.
На миг толпа так сжала их, что они не могли двинуться с места. Взгляды их встретились. Армель улыбнулась даме; та была очень молода, и ее платье ослепляло роскошью. Оливье слегка покраснел и отвернулся, а у знатной красавицы при виде этих несчастных сжалось сердце. «Господи! — подумала она. — Да им же наверняка нечего есть! Девочка едва на ногах держится, — но сколько достоинства у обоих!»
И не без робости (ведь она понимала, что перед ней — не обычные нищие!) дама прошептала:
— Возьми, малышка…
В руке она держала туго набитый кошелек… Но красавица даже не успела протянуть его: Оливье с дочкой, не сговариваясь, отступили назад; их щеки вспыхнули от стыда.
