Я почувствовал, что падаю, но тут крепкая рука подхватила меня. Я повернул голову и увидел на безобразном, злом лице моего коллеги лекаря Винера жуткую гримасу, которая, вероятно, должна была выражать человеческое участие.
– Осторожнее, герр Эрлих. Вы бесшабашны и рискуете своим здоровьем, – укоризненно прохрипел он.
– Если бы только им, – угрюмо ответил я, и увидел, как лекарь приподнял удивленно бровь.
– Я бы на вашем месте присел, – он взял меня под локоть и провел в соседнее помещение к неудобному Деревянному стулу с жесткой подушкой на сиденье. Через эту проходную шли люди прощаться с телом.
– Спасибо…
– Не за что… Не переутомляйтесь, герр Эрлих. Я буду следить за вами, – улыбнулся он. И фраза прозвучала весьма двусмысленно… И как-то многообещающе…
Мне было очень плохо. Не столь страдало тело, сколь дух. В один миг весь мир изменился. Все то, что было твердым, стало зыбким, а зыбкие интуитивные истины стали незыблемыми мощными монументами. Получалось, что тончайший мир идей, мир стихий, намного более реален, чем вся моя прошлая жизнь – бесконечные, бессмысленные странствия, накапливаемые по крупицам, но сейчас кажущиеся бесполезными и лишенными какой-либо ценности знания. Все это только моя предыстория, предшествие пробуждения истинного Я, наделенного непостижимым для холодного разума могуществом. Да, могуществом, чьим рабом предстоит мне стать. В глубине души я понимал: противиться моему новому назначению, этой темной силе я уже не могу. Ничего не получится, как бы мне этого ни хотелось. Эта жестокая действительность выше меня.
Среди прощавшихся с телом я увидел моего доброго соседа герра Кесселя. Он сдержанно, соответственно моменту, но приветливо улыбнулся мне. А когда отдал свой скорбный долг, подошел ко мне.
– Вы очень бледны. Пойдемте. Вы не доберетесь до дома один.
Помощь его пришлась очень кстати, поскольку земля под моими ногами штормила, и мне все время казалось, что я упаду. Сознание уплывало, и только усилием воли я удерживал связь с окружающим, хоть предметы и расплывались. Волной накатывал жар. И дышать было трудно. А сердце колотилось часто и сильно, как копыта рвущейся вперед галопом лошади.
– Вы совсем не жалеете себя, Фриц, – сказал Кессель, помогая мне поудобнее расположиться на скамье в моем доме.
– Хотите пива? – спросил я, переводя дыхание. Мне стало немного легче, и я твердо решил не сдаваться болезни, и вообще как можно меньше демонстрировать свое состояние. Мне сегодня уже надо ели всеобщая забота о моем здоровье. – Местные жители совершенно не знают толк в этом божественном напитке.
