— Вот здесь, дорогой Людвиг, вас никто не увидит, можете опорожняться за милую душу, — услышал я голос Лоцвайба. С меня сняли штаны, задрали вверх тунику, и я с неизъяснимым наслаждением принялся облегчаться.
Боже мой, Христофор, какой же это был стыд, когда со всех сторон раздался пьяный хохот, и я понял, что облегчаюсь, стоя в центре круга, составленного этими весельчаками. Мало того, я едва не грохнулся о землю головой, когда услышал игривый женский голос:
— Ах, какое восхитительное зрелище, какой дивный каскад! Такое мне доводилось видеть разве что в Италии да в Алемании. О, если бы он только не иссякал! Но он, увы, иссякает, как не вечно в этом мире ничто.
— Кроме тебя, Мелузина, — прозвучал ласковый голос Генриха. — Научи меня жить вечно и всегда быть молодым.
— Разве ты не молод, император? — отвечала Мелузина. — Ведь на вид тебе больше тридцати не дашь.
— А мне и так еще не стукнуло сорок. Сколько же тебе лет, Мелузина, признайся?
— Всегда восемнадцать. Зрелище окончено, я озябла, какая сегодня холодная ночь, пойдемте скорее в преисподнюю, мне уже давно пора заняться любимым делом.
— Эй, да развяжите же ему ноги полностью, все равно ведь он никуда не убежит с завязанными глазами и спутанными руками.
В награду за мой стыд мне дали небольшое послабление. Я теперь мог ходить не по-гусиному, а по-человечьему. Меня одели и куда-то повели. Ничего хорошего я не предвкушал. Тем более, что Мелузина назвала место, в которое мы направлялись — преисподняя. Мы и впрямь, пройдя по каким-то гулким залам, стали спускаться вниз по закрученной в спираль лестнице.
— Он что, будет с нами? — спросил кто-то.
— А почему бы и нет, — раздался в ответ голос Удальриха. — В этом даже что-то есть. Убийца занимает место убитого. Его посадят в кресло Гильдерика. Так хочет император.
Час от часу не легче! Меня — в кресло убитого мною Шварцмоора; не случайно, видать, мне мерещился его блуждающий, неугомонный дух.
Мы перестали спускаться, и так не мало углубившись под землю.
— Садитесь, сейчас подадут вино и сидр, — прозвучал голос Генриха. Я никак не мог понять, сколько же людей окружает меня, и покамест узнал голоса лишь трех-четырех, лишь тех, кто что-то говорил, большинство же молчало.
Край стакана коснулся моих губ, и я стал пить. Это был вкусный холодный сидр, он освежил меня, прибавил сил и бодрости. Мне уже было не столько противно, сколько интересно. Сидящие рядом со мной люди вполголоса взволнованно разговаривали. Я узнал еще троих. То, о чем они беседовали, было мне непонятно, будто они разговаривали на каком-то неведомом мне языке. Они спорили о значении каких-то чисел и геометрических фигур, называли имена планет и звезд, названия стран и городов, и все это в каком-то полухаосе, словно они не беседовали, а заполняли время словесной трухой. Затем я услышал, как открылась некая большая и тяжелая дверь — очень гулко и с протяжным скрипом. Издалека прозвучал низкий женский голос:
