День мерк. В зернистом воздухе черных песчинок стало больше, чем светлых. Ланнек рывком вскочил с койки, подтянул брюки, всунул ноги в шлепанцы, валявшиеся на коврике.
Он действительно устал. Под глазами у него висели мешки, и первые затяжки из трубки не доставили ему обычного удовольствия. Надевая китель, он прижался ухом к переборке, но безуспешно: голос звучал громче, но отчетливее не стал.
Дверь Ланнек распахнул с размаху. Свет в кают-компании не горел, и в атмосфере чувствовалось что-то двусмысленное. Матильда, облокотясь о стол, сидела в углу диванчика; боцман стоял, привалившись спиной к переборке.
— Убирайся! — приказал Ланнек.
Он даже подтолкнул замешкавшегося нормандца и запер за ним дверь, ведущую в коридор. Затем, догадавшись, что жена попытается уйти к себе, подошел к ее каюте, повернул ключ и сунул в карман.
За целых пять дней Ланнек не обменялся с Матильдой ни еловом и теперь поддался желанию объясниться начистоту. Не раздумывая, шагнул вперед, сел напротив жены и ворчливо бросил:
— Что ты ему плела?
Выпить свой ежедневный кофе с молоком Ланнек не успел, поэтому под ложечкой у него сосало, во рту было противно. Он встал и щелкнул выключателем — он хочет видеть лицо жены.
С него хватит! Радист, Муанар, теперь боцман — со всеми у нее секреты.
— Хныкала, так ведь! Плакалась, что вышла за скота?..
Маленькие глазки Ланнека различили следы морской болезни на лице Матильды: она побледнела, около ноздрей зажелтели морщинки.
Глаз она, однако, не отвела. Сохраняла спокойствие, выжидала, уверенная в себе, и, судя по виду, готовилась не защищаться, но обвинять, — Что бы ты ни воображала, хозяин на судне я, понятно? И мне не нравится, когда ты откровенничаешь с моими подчиненными.
Ланнек опять сел. В мозгу его все еще тянулась вереница хоннингсвогских воспоминаний, но они рассеивались быстро, как рассветный туман.
— Почему не отвечаешь?
— Мне нечего сказать.
Она заговорила! Заговорила в первый раз за, столько дней, что Ланнек с трудом узнал ее голое.
— Вот как! Тебе нечего сказать? И ты, конечно, считаешь себя жертвой?
Матильда посмотрела на запертую дверь и вздохнула.
— Вот именно! Ты — узница. А я на это отвечу: тебе придется объясниться. С меня довольно! Сыт по горло.
Ланнек долго сдерживался и сорвался сегодня из-за пустяка: монотонный речитатив за переборкой помешал ему лениво дремать.
Смущало его лишь одно — взгляд, которым жена смотрела на него. Она, разумеется, осталась невозмутимой: у нее был вид человека, которому не в чем себя упрекнуть.
