— Вовсе нет, — Ника покачала головой. — Дмитрий Павлович, я ведь могла бы сейчас сказать что угодно… что с детства увлекалась археологией и все такое. Но я не хочу врать. Эти книжки… мне их было интересно читать, и только. А здесь мне нравится. Я, конечно, понимаю, что это не такие уж важные раскопки… ну, наверное, работать в Египте, или в Мексике где-нибудь, или в Ираке — это ведь, наверное, интереснее, чем раскапывать такие вот маленькие городища, как здесь…
— В принципе — интереснее, — Игнатьев улыбнулся. — Но я должен сказать, что настоящий археолог испытывает одинаковое волнение, какой бы важности объект он ни вскрывал… если относиться к делу серьезно. Однако мы отклонились. Почему вы вдруг решили не продолжать путешествие вместе с сестрой? Вы поссорились в пути?
— Нет, мы не ссорились…
— Что же тогда произошло? Если бы не наш лагерь, вы бы захотели остаться в другом месте при возможности?
— Я не знаю… наверное, — сказала Ника. — Просто… мне не нравится такая манера проводить время. Я люблю, чтобы было тихо… А у них наоборот — чем больше шума, тем им интереснее. Я ведь знаю, они и на Кавказе остановятся где-нибудь в самом шумном месте… чтобы побольше народу, чтобы можно было играть в волейбол и все такое…
— Наши ребята тоже играют в волейбол, — заметил Игнатьев. — И у нас тут не так уж тихо, в этом вы могли убедиться.
— Да, но все равно… — Ника помолчала, словно подыскивая слова, и беспомощно пожала плечами. — Я не знаю, как это объяснить… У вас тут все иначе. У вас и работа какая-то… другая. Задумчивая, что ли…
— Ну, думать, вероятно, приходится при всякой работе, — улыбнулся Игнатьев. — Ваши физики, они что ж, не думают?
— Ах, вы меня не понимаете… я не умею объяснить! Конечно, физик думает, но это совсем другое. Этого я совершенно не могу себе представить, понимаете? А вам здесь приходится думать… очень по-человечески. Нужно посидеть вот так с закрытыми глазами — правда? — и попытаться себе представить, как это все было… здесь, на этом самом месте, только давно-давно…
Игнатьев слушал, положив перед собою руки, взглядывая то на лицо девушки, то на обломки ржавчины, разложенные на листе белой бумаги. Перед ним были две загадки, очень разного возраста — одной шестнадцать, другой две тысячи триста. Да, вероятно, это пятый-четвертый века. Но неужели железо… Любопытно, что покажет металлографический анализ. А девочка говорит ужасно путано, — что, их там, в школах теперешних, не учат связно излагать мысли, что ли? — но она, безусловно, искренна. В сущности, нет никаких препятствий к тому, чтобы взять ее на время в отряд. Раз уж ей так этого хочется.
