– Ты что у Кузнецова вчера натворил, Пантелеймоныч? – спросила она меня.
– А что такое? – поинтересовался я.
– Да вот, позвонил ни свет ни заря и просил прислать за рукописью кого-нибудь другого.
– А ты?
– Я сказала, что больше некому. А он и говорит:
«Очень жаль, что в столь уважаемом учреждении работают такие нахалы, как этот молодой человек».
– А ты?
– Я говорю: «Да он у нас погоды не делает. Он у нас – пойди-подай». – Зиночка облизнула губы и взглянула на меня, явно рассчитывая произвести впечатление.
– Замечательно, – сказал я. – Прямо как у покойника.
Зиночка сморщилась, но не обиделась. Она никогда не обижалась.
– Так что же ты там наделал, Ваня?
– Да ничего. Его дочка втюрилась в меня по уши, вот он и опасается.
– Браво, Ваня. Ты, я вижу, свое дело знаешь, Кузнецов – сильный человек.
Я усмехнулся: дескать, красиво жить не запретишь, – и уселся в кресло-развалюху, стоявшее подле Зиночкиного стола. Меня одолевала дремота. Я уже было клюнул носом, но тут появился Макаров. Вид у него был неважный. Лицо опухшее, глаза стеклянные. Он кивнул Зиночке и поздоровался со мной за руку. Потом сел за свой стол и тяжело вздохнул.
– Ты на Цветной съездил? – спросил он меня,
– Нет.
– А чего сидишь? Двигай на Цветной. Привезешь фотографии, а потом к Кузнецову за рукописью. Ее сегодня в набор сдавать. – Он опять вздохнул и ослабил узел галстука. – Что-то душно у нас. Нет? – Макаров вопросительно и печально посмотрел на Зиночку.
– Открой форточку, Иван, – сказала Зиночка. – Степану Афанасьевичу душно.
Я полез открывать форточку, но, вдруг потеряв равновесие, сорвался с подоконника и полетел на пол. Плечами я ударился о дверцу шкафа, стоявшего рядом с окном. Одна створка распахнулась, и на мою голову посыпались папки с бумагами, журналы, книги, справочники и в заключение увесистый дырокол, угодивший мне в самое темечко. Степан Афанасьевич при этом скривил лицо так, будто ему, а не мне попали дыроколом по голове. Он побледнел и как пуля вылетел из комнаты.
– Заставь дурака богу молиться – весь лоб расшибет, – сказала Зиночка.
Я ничего не ответил. Поднялся, отряхнулся и стал собирать бумаги и запихивать их обратно в шкаф.
– Клади по порядку, – сказала Зиночка.
Я сложил на правой руке фигу и молча показал ей. Минут через десять вернулся Макаров. Он посвежел и, видимо, чувствовал себя значительно лучше.
– Уф! – сказал он. – Ну, Иван! Ну, Иван!
– Открывать форточку? – спросил я.
– Да нет, и так полегчало. Не ушибся?
