— Что-то случилось с детьми? — спросил он хриплым шепотом. Неудивительно, что голос не повиновался ему. Непонятно, как он вообще смог вымолвить хоть слово.
— Нет, дети спят.
— Что же привело тебя сюда?
Кирсти глубоко вздохнула и спокойно ответила:
— Я хочу, чтобы ты любил меня.
Ответом было тяжелое молчание. Кирсти ожидала чего угодно, только не этого. Пейтон молча сидит, глядя на нее во все глаза, и вид у него такой, будто его ударили по голове. Или, подумала она, взглянув на его пустую кружку, он мертвецки пьян. Такое ей просто не могло прийти в голову. За те три недели, что она провела здесь, ей ни разу не случалось видеть Пейтона пьяным.
— Ты пил? — спросила она.
— Последние три недели я только и делал, что пил, — ответил он, сам не понимая, почему до сих пор сидит в кресле, вместо того чтобы тащить ее в постель.
— Значит, ты пьян. — Она чуть не заплакала с досады: вряд ли у нее достанет духу явиться к нему во второй раз.
— Я полагал, что не так уж и пьян, но теперь и сам не знаю, что думать. Скажи-ка еще раз — что привело тебя сюда?
— Это обязательно?
— Да.
— Я хочу, чтобы ты любил меня.
Пейтон медленно поднялся и пошел к ней. Ему все еще не верилось, что она сама к нему пришла и положила конец его томительному ожиданию. Что все произошло так просто. Он схватил ее за плечи и коснулся губами ее лба.
— Еще раз, — прошептал он. — Повтори это еще раз.
— Я хочу, чтобы ты меня любил, — шепотом ответила она, покраснев до корней волос, когда он, чуть отстранившись, внимательно посмотрел на нее. — Не понимаю, почему ты заставляешь меня повторять одно и то же. Разве не этого ты добивался? Господи! Ты что, передумал?
— Конечно, нет. Я чуть не превратился в инвалида — так сильно тебя хотел, с того самого момента, как мы встретились.
— Вот как? А по-моему, в тот момент ты как раз собирался забраться в постель к леди Фрейзер.
— Я имею в виду, когда увидел тебя при свете, без всей этой грязи и болотной травы.
Она задрожала. Самой мысли о том, что этот красивый мужчина желал ее, оказалось достаточно, чтобы ее возбуждение взмыло в заоблачные выси. Она обвила руками его шею, надеясь, что он поспешит и начнет наконец делать то, в чем, если верить молве, особенно преуспел. Хотя ей и удалось убедить саму себя, что ничего другого ей не остается делать, кроме как решиться и взять то, что Пейтон ей предлагал и чего она сама так страстно желала, однако она чувствовала, что его колебания могут сказаться самым печальным образом на ее решимости. Причин, по которым ей не следовало бросаться в его объятия, было столько же, сколько и причин броситься. Мысль ее лихорадочно работала и вполне могла превратить ее «да» в «нет».
