Вера Федоровна поймала изумленный взгляд Наумова.
— Привыкла я к этому чудовищу. Конечно, грохот сильный, но работает прекрасно.
Все стены комнаты были увешаны фотографиями писателей с теплыми надписями. Олег узнал многих. На некоторых рамках черные ленты. На портрете Бурмина ее не было.
— Никак не могу поверить, что Игоря нет. — Вера Федоровна внимательно посмотрела на фотографию. Потом она села, зажгла новую папиросу, затянулась глубоко.
— Я вас видела на похоронах, но не подумала, что вы из милиции.
— Почему?
— Непохожи. Чем я вам могу помочь?
Олег положил на стол папку.
— Вера Федоровна, вам знакома эта рукопись?
Женщина подвинула папку, раскрыла, взглянула мельком.
— Еще бы, — она выпустила плотный клуб дыма, — это повесть «Место встречи Гродно», я печатала ее.
— Посмотрите, пожалуйста, чего не хватает?
Вера Федоровна начала перелистывать страницы. В комнате повисло молчание, только шелестели листы. И Наумов ощутил тягучую замедленность времени.
Тикали часы, шумела за окном Метростроевская, шелестели страницы. Наконец Вера Федоровна закрыла папку.
— Здесь нет последней главы.
— Вы печатали ее?
— Конечно.
— Припомните пожалуйста, что в ней было.
Вера Федоровна задумалась.
— Знаете, — сказала она, словно извиняясь возраста, — работа постоянно новая. Трудно вспомнить точно. Но одно могу сказать твердо. Игорь пришел ко мне очень возбужденный, принес то, что напечатал сам. Сказал, знаете, мол, Вера Федоровна, по-моему, я сделал главное дело своей жизни, нашел негодяя, предавшего разведчиков. Я очень удивилась. Игорь ничего не сказал. Он забрал у меня уже готовый конец повести, страниц сто. Дал пятнадцать страниц и сказал, что быстро напишет остальное.
— Вера Федоровна, вспомните, ради бога, что было в этих пятнадцати страницах. — Олег даже вскочил от волнения. — От этого зависит очень многое.
— Что было… Он приехал в Гродно, с каким-то стариком разговаривал… Нет, не припомню… Если бы знала… Впрочем…
Вера Федоровна встала, вышла в другую комнату. Вернулась очень быстро. Положила на стол вытертую кожаную папку.
— У меня глупая привычка, я откладываю бракованные страницы. Знаете, лента изнашивается, отпечаток не четкий. — Она копалась в папке. И снова потянулись минуты, похожие на вечность. — Вот, — она протянула Наумову лист бумаги, — это из повести.
Наумов взял. На листе был напечатан всего один азбац. Буквы были словно смазаны:
"…и я опять посмотрел в окно. Вернее, какое это окно. Комната его — громадный круглый фонарь под самой крышей. Видимо, здесь когда-то находился зимний сад. И мне даже почувствовался неуловимо нежный запах цветов. Какой отсюда был когда-то обзор! Сейчас, правда, с двух сторон его прикрыли новые десятиэтажные дома, но все же я вижу зелень деревьев, сквозь них кусок улицы и угол дома, на котором горит буква "М", начало неоновой рекламы. Сейчас он войдет. И многое станет ясным. То есть практически все.
