– Вот это я очень рад услышать, – сказал Томас Хадсон.
– А как ты думаешь, сумею я написать что-нибудь стоящее?
– Попробуй. Почему ты бросил живопись?
– Потому что мне надоело себя обманывать. А теперь и с литературой то же самое.
– Что же ты надумал?
– Уеду куда-нибудь и напишу честный хороший роман – если выйдет.
– А зачем тебе уезжать? Оставайся здесь и пиши, когда ребята уедут. У тебя слишком жарко, чтобы работать.
– А тебе это не помешает?
– Нет, Родж. Мне ведь тоже бывает тоскливо одному. Нельзя все время от чего-то убегать. Но я, кажется, впадаю в риторику. Ладно, замолчал.
– Нет. Говори. Мне нужно, чтобы ты говорил.
– Если ты серьезно решил начать работать, начинай здесь.
– А ты не думаешь, что на Западе у меня бы лучше пошло дело?
– Для работы все места одинаковы. Главное – это не убегать.
– Нет, не все места одинаковы, – возразил Роджер. – Уж я знаю. Но там, где поначалу хорошо, потом становится плохо.
– Верно. Но здесь сейчас очень хорошо. Может быть, потом это изменится, но сейчас здесь прекрасно. И ты не будешь один вечером после работы, и я не буду один. Мешать друг другу мы не станем, и увидишь, что тебе пойдет на пользу такая жизнь.
– Ты в самом деле веришь, что я могу написать хороший роман?
– Чтобы знать, нужно попробовать. То, что ты мне сегодня рассказал, – великолепный материал для романа, если только ты захочешь писать об этом. Начни с каноэ…
– А кончить чем?
– Дальше, после каноэ, уже пойдет вымысел.
– К чертям собачьим, – сказал Роджер. – Я настолько развращен, что стоит мне упомянуть о каноэ, и сейчас же в нем окажется прекрасная дева-индианка, а потом туда вскочит молодой Джонс, который спешит предупредить поселенцев о приближении Сесиля де Милля и пробирается вплавь, одной рукой цепляясь за сплетения водорослей, а в другой сжимая доброе старое кремневое ружье, и прекрасная индианка при виде него воскликнет: «Это ты, Джонс! Предадимся же любви, пока наш утлый челн скользит к водопаду, который когда-нибудь станет Ниагарой».
– Нет, – сказал Томас Хадсон. – Ты опишешь каноэ, и холодную воду озера, и как твой братишка…
– Дэвид Дэвис. Одиннадцати лет.
– Да. А потом будет вымысел, до самого конца.
– Не люблю концов, – сказал Роджер.
– Никто, вероятно, не любит, – сказал Томас Хадсон. – Но все имеет конец.
– Давай замолчим, – сказал Роджер. – Мне пора начать думать над этим романом. Томми, почему хорошо писать картины – удовольствие, а хорошо писать книги – сплошная мука? Я никогда не был хорошим художником, но даже мои картины доставляли мне удовольствие.
