— Апельсин, — выдохнула Женька, внезапно отыскав в памяти такое милое, солнечное слово.
— Аквалангист, — с невозмутимым спокойствием заявил Илья на одном дыхании.
Секунда в секунду вместе с ней!
Но ее рука оказалась сверху. Совершенно автоматически. Машинально, можно сказать. Ведь того требуют правила.
Кожа у него была шершавая и прохладная, несмотря на пылкость июньского солнца.
Женьке хватило одного мгновения, чтобы понять, как нелепо выглядит ее ладонь на его руке. Абсолютно инородное тело. Так и должно быть. Отдернув пальцы, она быстро пристроила их на колени, под стол.
Следующий кон выиграл дедушка и, победно сверкая очками, выдал замысловатое «естествознание». Пока восхищались, пока разбирались, что к чему, Женька отчаянно рылась в подкорке, соображая.
— Ежик! — со счастливой улыбкой заявил Данька.
— Елка! — крикнула Марина.
Ольга Викторовна придумала «енота», а бабушка «егозу».
Илья с Женькой старательно избегали смотреть друг на друга.
Дурацкая игра! Ну что за дурацкая игра! И кто ее только выдумал! Об этом в разных вариациях думала Женя.
Может быть, ей подсказать, а то изведется вся, думал Илья.
Он никак не ожидал такой пылкости. Она ему так треснула по руке, что даже след остался. Совсем бледный, но заметный все-таки. Попозже он его тщательно рассмотрит. И предъявит иск за моральный ущерб. Скажем, штук десять поцелуев.
Нет, чего мелочиться, штук сто.
Определенно, он сходит с ума. И самое поразительное — ему это нравится.
— Ерунда! — наконец, выпалила Женька и припечатала ладошкой бабушкину руку.
— Единство, — снисходительно хмыкнув, высказался Илья.
У него был один миг, чтобы прикоснуться к ее пальцам. И, черт побери все на свете, этот миг стоил того, чтобы замучиться в окружении бумаг, сигануть в окно и временно впасть в детство.
* * *
После обеда Данька, словно разморенный на солнышке щенок, заснул прямо в кресле, не осилив дорогу до комнаты. Бабушка задернула шторы и вытолкала всех обратно на террасу.
Говорить было лень, и двигаться тоже, и каждый, устроившись с максимальным комфортом, расслабленно засопел.
Женька зевнула в ладошку, смутно надеясь, что Илья вскорости заснет и перестанет на нее пялиться.
Она даже запахнула халат потуже, с вызовом покосившись в черные глаза за стеклышками очков.
Пялиться он не перестал. И она слегка зарделась, твердо зная, что рада этому, и досадуя на себя за эту неуместную, глупую радость.
Что-то приключилось с головой, точно. Во всяком случае разумно мыслить она отказывалась, зато чрезвычайно настырно наполнялась дикой веселостью и прокручивала по сотому разу какой-то бравый марш. Казалось, вот-вот бодрая музыка хлынет из ушей.
