Одним из таких элементов мог быть и Андрей Горанов: по крайней мере в данный момент мы ничего не знали о нем. Разумеется, в целях проверки был проделан необходимый эксперимент с Караджовым. Цанев сумел, хотя и не совсем удачно, сфотографировать человека, с которым встречался в Мюнхене. Была переснята и фотография Горанова, которой мы располагали. Смешав эти снимки со множеством других, мы привели Караджова и предложили ему показать своего знакомого по загранкомандировкам.
— Вот он. — Караджов не колеблясь ткнул пальцем в снимок, сделанный Цаневым.
— А это кто? — спросил следователь, указывая на холеную физиономию настоящего Горанова.
— Понятия не имею.
— И этот самый человек знаком тебе с молодых лет как Андрей Горанов, друг твоего отца? — настаивал следователь, держа в руке снимок, сделанный Цаневым.
— Он самый, конечно, — подтвердил Караджов. — Хотя он заметно состарился.
Показание прозвучало достаточно искренне. Но гораздо важнее было другое: инженер увяз в этом деле по уши, и не имело особого значения, Горанову давал он шпионские сведения или кому-нибудь другому. Разве что…
Да, разве что… Впрочем, тут начинается область самых смутных догадок, которые практически в данной ситуации ничего изменить не могут.
Караджов не смог дать вразумительного ответа и на другой вопрос — почему Горанов отнесся к Цаневу с такой осторожностью. Он уверял, что письмо было написано в совершенно определенном стиле, и это, вероятно, была правда, иначе представитель «Липс и Кo » едва ли явился бы на свидание. Видимо, была допущена какая-то промашка в ходе встречи: может, Цанев допустил ошибку, сам того не подозревая? Может, следовало произнести пароль или сделать условный знак при появлении незнакомца? Однако в этом вопросе Караджов был предельно категоричен: ни в одном случае пароль предусмотрен не был.
Так или иначе, результат был налицо. Один — ноль в пользу противника или ноль — ноль черту на потеху. Вместо того чтобы раскрыть историю, ее «раздавили», и теперь приходится все начинать сначала. Эх, в том-то и дело, что не сначала. Куда труднее вытащить репу, у которой по неловкости оторвали ботву.
Примерно в таком смысле повел свои рассуждения Борислав, раскуривая в тени экзотического фикуса ароматную сигарету. Что же касается генерала, то ему сейчас не до общих рассуждений.
— Оставь это! Скажи лучше, где, по-твоему, коренится ошибка и как нам быть дальше.
— Ошибок могло быть десяток… — роняет Борислав.
