Расплавленное море уходило в бесконечность. По исподу их век, закрытых, чтобы защитить глаза от ударов солнца, проплывали, как по оранжевому занавесу, маленькие солнечные системы.
— Если бы нам вернули штаны, — сказал Никки, — ты бы могла их зашить.
— Так же, как и ты.
— Мужчинам положено автомобили чинить. А штаны должны чинить женщины. Что, не так?
— Ах, ах, ах!
— Это не ответ.
— Спроси у ветра, что струит чего-то там вокруг чего-то.
— Это что, цитата?
— Да.
— Откуда?
— Не помню.
— И вообще, — добавила Джуди, — я ее, скорее всего, переврала. Кажется, на самом деле, «у моря».
— Спроси чего-то, что струит чего-то там вокруг чего-то. Так будет гораздо яснее.
— Сарки-парки едет в барке…
— А это, по-твоему, что такое?
— Это ex tempore.
— Экс что?
— Ха-ха! — сказала Джуди. — Вот чего наш маленький профессор не знает.
— Мы забыли спросить у него, куда подевался язык Пинки.
— Я не забыла. Я помню много чего, о чем у него нужно спросить, но обо всем сразу спросить невозможно.
— Джуди у нас все помнит.
— Да, все, — сказала она, занимая безнадежную позицию.
— А не помнишь ли ты, Джуди, сотворения мира?
— Нельзя помнить того, при чем не присутствовал.
— А не помнишь ли ты в таком случае… не помнишь ли ты… не помнишь ли ты, чему равен квадрат семи тысяч трех?
— А вот это помню.
— И чему же?
— Пяти.
— Джуди!
— Ну, а чему тогда?
Тут она его поймала.
— Во всяком случае не пяти, потому что…
Джуди запела:
— Семьдесят семь прогуляться пошли сырой и холодной порой, семьдесят семь из дому ушли, девяносто девять вернулись домой.
— Это, надо полагать, тоже экспромт.
— Во-первых, мы забыли спросить у него, откуда Доктор знал результат.
— Квадрат числа…
— Ой, Шутька, слезь с моего живота. Ты и сама не знаешь, какие у тебя острые когти.
— Во-вторых, мы так и не расспросили его о Китайце.
Китаец, стоявший на выступе над ними, — невидимый, поскольку глаза у детей были закрыты, — сказал:
— А вы его самого расспросите, прямо сейчас.
Джуди, сложившись, будто карманный ножик, — пополам, — схватилась за ночную рубаху.
Никки сказал:
— Извините.
Они торопливо одевались, — растопыренные руки со свисающими рукавами и взъерошенные головы, никак не пролезавшие в ворот, придавали им отчетливое сходство с огородными пугалами.
— Спасибо, — говорила Джуди, еще копошась внутри рубахи, — за ваш волшебный фарфор.
Она, наконец, появилась на Божий свет и добавила:
— Мне он очень понравился.
— Я рад.
Китаец присел рядом с ними на камень. Чуть ли не в первый раз они смотрели на него, как на обычного человека. До сих пор он казался им чересчур чужеродным, — как-то слишком замешанным на автоматических пистолетах, темных делах и китайских накладных ногтях. Сегодня они ничего этого не увидели, — на Китайце вместо украшенной драконами хламиды был белый лабораторный халат. Обычная рабочая одежда. Странно, но когда люди в вас стреляют, вы почемуто легко прощаете их и после об этом не вспоминаете, — конечно, в том случае, если они промахнулись. Похоже, разум предпочитает забывать о грозивших ему напастях, а иначе ему так и пришлось бы трепетать в вечных опасениях.
