Слишком многое приходилось объяснять, а это отнимало силы.
Человеком он был добрым и совестливым. Мало кто стал бы в такое время возиться с Никки и Джуди, да еще помогать им в решении их загадок. Он собирался убить Хозяина, у него имелись на то свои причины. Операция была опасна хотя бы вследствие вовлеченных в нее могучих сил, и теперь он вдруг понял, что пока на острове находятся дети, дразнить эти силы ни в коем случае нельзя. Собственной жизнью он готов был рискнуть, но не жизнью детей. Они оказались камнем преткновения в делах, куда более важных, чем их детские делишки, и это наполняло его негодованием. Он добросовестно напоминал себе, что негодовать надлежит на сложившуюся ситуацию, а вовсе не на детей.
Все равно ничего я сегодня ночью уже не сделаю, говорил он себе. Несчастные ребятишки, наверное, помирают от страха.
На самом деле они были страшно увлечены.
— А зачем ему это?
— Послушай, Никки, я не могу рассказать вам сразу обо всем. Я устал. И вообще это…
Он с трудом выдавил их себя извиняющуюся улыбку и закончил:
— Ну, это вопрос веры и морали.
Джуди никак не могла примириться с главной особенностью старика.
— Я все-таки не понимаю, как может человек дожить до ста пятидесяти семи лет.
— Ну, не знаю, — сказал Никки. — Он всего лишь на пятьдесят лет старше той французской шансонетки.
— Какой?
— Про которую папа рассказывал.
— А.
Пауза.
— Ты полагаешь, что и она могла бы разговаривать с ним без слов?
— А пожалуй, жуткое было бы зрелище, верно? — без тени улыбки сказал Никки.
Мистер Фринтон расхохотался и сказал:
— Да, и все, наверное, жаловалась бы на Ла Гулю, как та сперла одну из ее песен, чтобы спеть ее перед Эдуардом Седьмым, когда он был еще принцем Уэльским. Не иначе, как «Марсельезу».
Он посерьезнел и добавил:
— Вы сознаете, что при его рождении «Марсельеза» еще оставалась новинкой?
— Так вы уверены, что это правда?
— По-моему, достаточно посмотреть на него.
— Вообще-то, в Библии рассказывается об очень старых людях.
— Не только в Библии. Старый Парр, как полагали, прожил сто пятьдесят два года, только это нельзя было проверить, поскольку в то время не существовало свидетельств о рождении. О другом малом по имени Генри Дженкинс говорили, будто ему стукнуло сто шестьдесят девять. И была еще графиня Десмондская, про которую рассказывали, что она умерла, свалившись с яблони, когда ей было сто сорок лет, а даты рождения графинь люди, как правило, помнят. Муж ее совершенно определенно умер за семьдесят лет до нее.
