— В этом ты прав, — дипломатично согласился колдун.
— У меня во дворце нет места для ученого принца, — продолжал Билаф. — Его присутствие будет угрозой для Тобиаса. У нас и так хватает завистников, только и ждущих подходящего момента, чтобы низложить род ден Каринфов. А я не намерен вкладывать им в руки оружие борьбы с объявленным наследником.
— Каландрилл не способен на предательство, — пробормотал Гому — Он любит книги, это верно, но он не предатель.
Домм сердито рубанул рукой воздух, и в темноте что-то зашипело.
— Да, по своей воле он не предаст, — согласился он, — но он витает так высоко в облаках, что им запросто могут воспользоваться нечистоплотные злоумышленники.
— Боюсь, домм недооценивает его, — отважился Гомус.
Билаф сердито фыркнул, и колдун неодобрительно улыбнулся.
— Но хоть он и тряпка, мне бы не хотелось, чтобы его убили, — продолжал домм. — Они с братом явно недолюбливают друг друга, и если вдруг Тобиас разглядит в нем угрозу, не исключаю возможности, что он прибегнет к услугам чайпаку.
— Верно, — пробормотал Гомус, согласно кивая головой.
— А какая угроза от священника? — продолжал Билаф. — Посвятив себя Дере, он будет вынужден отказаться от земных привязанностей.
— Включая и книги, — заметил Гомус и нахмурился. — А как с женитьбой, господин Билаф? Ведь у него, наверное, есть какие-то мысли.
— Он вздыхает по Надаме ден Эквин. Детская любовь, не больше. У меня другие планы относительно этой девицы. Она нравится Тобиасу, и небезответно. Я поженю их и породню ден Эквинов с ден Каринфами.
— Мудрое решение, — похвалил Гомус; Билаф хмыкнул, растянув толстые губы в кислой ухмылке.
— Мудрые решения — это те, что обеспечивают кровное родство, мудрец. Если Тобиас породнится с ден Эквинами, то власти его никто уже не будет угрожать.
— И ты хочешь услышать, что по этому поводу говорит оракул? — спросил Гомус.
— Я хочу знать мнение духов, — кивнул Билаф.
— Твоя воля для меня закон, — сказал Гомус.
— Именно, — подтвердил Билаф, вытирая слезящиеся от вонючего дыма глаза.
Колдун занялся приготовлениями к исполнению своего оккультного долга. С полки он достал почерневший огарок свечи; из запертого сундука — зеленый нефритовый фиал, а из ящика — кусок красного мела. Расчистив на загроможденном столе место, он положил на него побелевший череп, нарисовал круг мелом, а по окружности нанес мелкие символы, которые обвел еще одним кругом, более жирным, чем первый. Откупорив фиал, он взял щепотку порошка и посыпал его на оскаленные зубы и в пустые глазницы черепа. Поставив на череп свечу, он зажег ее от факела.
