Барабан на шею! | страница 86



— Спокойной ночи, — буркнул солдат, смутно жалея о данном обещании.

Лавочкин заснул быстро.

Заснуть-то заснул, только вот снилась ему полная галиматья. Сначала детский хор затянул старую песню «Пропала собака, пропала собака…», а его прервал какой-то азиат, наверняка кореец, кричащий: «Пропала собака?! Надо было в холодильник класть!» Потом Шлюпфриг убегал от странного корейца… Затем мимо Коли прошла Марлен в плаще с капюшоном, он воскликнул: «Девушка, можно с вами познакомиться?», но она не отреагировала, зато откуда-то сверху раздался строгий женский голос: «Девушка не отвечает или временно неприступна…» И тут-то Марлен остановилась, обернулась, но это была не виконтесса, а Колина сельская любовь — спасенная им от дракона Эльза. «Вылитая Алиса Селезнева», — подумал Лавочкин. Эльза-Алиса покачала головой и исчезла. Перед солдатом предстал прапорщик Дубовых, боевито размахивающий кулаками и вопящий: «Держите меня семеро! Пьяный я…» Палваныч не врал: позорно пошатнувшись, он ударился оземь и обернулся сереньким козликом… После этого Лавочкин вдруг осознал себя Генри Баскервилем. За окном царила зловещая ночь, откуда-то с болот донесся жуткий вой. «Кто это?» — в страхе спросил Баскервиль. Верный Бэрримор был в курсе: «Это собака Шлюпфриг, сэр». Тогда Коля решил сменить тему: «А что у нас сегодня на ужин?» — «Овсянка, сэр!» — доложил Бэрримор и снял крышку с огромного блюда. В центре располагалась жареная тушка овсянки. «Птичку жалко!» — капризно заявил солдат и проснулся.

На решетке окна, на фоне предрассветного сумеречного неба сидела черная птица.

— Овсянка? — прошептал Лавочкин.

— Кар! — обиженно ответила птица и улетела. Птицу звали Враном. Вран был личным магическим поверенным Хельги Страхолюдлих. Он нашел хозяйку накануне вечером, изрядно удивленный тем, как она попадав Дриттенкенихрайх. Но Вран — слуга, а слуги не задают вопросов.

Графиню-ведьму беспокоило отсутствие Николаса. Она сразу же послала ворона его искать. Опытный Вран подслушал несколько разговоров, обнаружил солдата в камере и теперь прилетел на постоялый двор с докладом.

Хельги не было в комнате. Ей не спалось, она спустилась в стойло, к бедному козлику Палванычу.

Спланировав в чердачное окно, ворон уселся на кормушку, стоявшую перед прапорщиком.

— Хозяйка, кар-р-ртина непр-р-риглядна: Николас сидит в тюр-р-рьме.

Страхолюдлих вскрикнула, закрывая рот ладошкой:

— Как?! В тюрь…

— Me? — закончил Палваныч, тряся розовыми ушами.