Тракт заворачивал вправо, огибая лес, а влево ответвлялась колея сельского необустроенного пути. Она сбегала по пологому склону в низину, где текла маленькая речушка, а на противоположном берегу размещалась скромная группка домов. Десятка полтора. Домики не впечатляли: кривые хлипкие хибары с неухоженными огородами. Воистину, деревенька — швах.
Солнце клонилось к закату. Прапорщик подумал о ночлеге и еще кое о чем.
— А у вас в селении все такие… сообразительные? — спросил он крестьянина.
— Я один из мудрейших, помощник старосты, — приосанился Гюнтер.
— Постой есть?
Мужичок слегка хлопнул ладонью кобылку в лоб. Она остановилась.
Сзади недовольно заворчали какие-то люди, катившие за телегой большую тачку.
— Доставай, — потер руки крестьянин.
— Чего?! — не понял Дубовых.
— Есть!
— Что есть?
— Что обещал.
— Кто?
— Ну, ты! — рассердился мужичок. — Ты же мне сказал, мол, постой, будем есть!
— Тьфу ты, карикатуры клок! — воскликнул Палваныч, бешено зыркая на Колю, дескать, не сметь смеяться. — «Постой» не в смысле «тпру», а в смысле «поспать», понимаешь?
— Да рано еще спать, тем более на дороге… — захлопал округлившимися глазами мужичок.
Дубовых схватился за голову: «Что бы вообразил этот идиот, если бы я объяснил про „есть“ не в смысле „жрать“, а в смысле „иметься“?! Нет, ну полный кретин!..»
— Разрешите, товарищ прапорщик? — встрял Лавочкин.
— Д-давай, — выдавил сквозь зубы пунцовый от злости Палваныч.
— Любезный, — начал Коля, — в вашей деревне найдется место переночевать? Для нас двоих.
— Да, конечно! Хоть у меня оставайтесь!
— Вот и славно, — обрадовался солдат. — Поехали?
— Разумеется! А куда? — спросил Гюнтер.
— Грмрмык!!! — прохрипел Дубовых.
— Чего?
— Товарищ прапорщик имел в виду, что мы должны ехать к вам домой на ночлег, — терпеливо объяснил парень.
— А! — Мужичок дернул лошадку за подбородок, и она потопала к повороту на Швахвайзехаузен. — Но сколь, однако же, ваш спутник емко изъясняется!
— Да, — ухмыльнулся Коля, — товарищ прапорщик был более чем лапидарен.
Почти успокоившийся Палваныч вновь вспыхнул праведным негодованием:
— Как ты сказал?! Я лапидарен?! Да за такие слова морду бить надо!
Всю дорогу до деревеньки Лавочкин отбивался от командирских нападок и растолковывал смысл «непристойного» термина.
К порогу подкатили затемно.
Дом Гюнтера являл собой неучтенное чудо света. Чудо заключалось в том, что такая рухлядь до сих пор не развалилась. Солдат, скептически обозревавший лачугу, решил ни в коем случае не чихать внутри этого гниловатого строения.
