- Потерпи, сынок. Ты им отец. Потерпи...
Дед Махмуд накормил меня и Димитрия овсяной кашей. Мы съели целый чугун. Он подарил мне свои онучи.
Я сказал:
- Дед, я обязательно с тобой расплачусь.
- Деньги, сынок, онучи, каша - все ничто. Между людьми есть только один счет - добро. Я сделал его тебе, ты - другому, он - третьему. Пусть это добро пойдет по кругу и, может, когда-нибудь возвратится ко мне. И чем больше добра, сынок, ты сотворишь, тем больше надежды у меня на это будет.
Перед уходом я спрятался за саклей деда Махмуда и долго глядел на свой дом. Я увидел братьев - они носили из-под горы ведрами воду и заполняли ею большую бочку. Потом вышли мои сестры - они принялись стирать белье в чане и развешивать его на веревке. Не было только матери... Я не уходил и ждал, когда она появится.
Ко мне подошел Димитрий, напомнил:
- Темнеет, надо идти.
- Сейчас, - ответил я, - Еще чуть.
Он тактично удалился.
"Мама, - стал молить я про себя, - выйди. Я же тут, мама. Ты должна это почувствовать..."
И она вышла. И прямо с порога стала беспокойно оглядываться. Я замер. Неужели она почувствовала мое присутствие?
Походив по двору, мать сделала какое-то замечание сестрам, заглянула в наполнявшуюся бочку, затем направилась обратно в дом. Исхудавшая, с первыми признаками старческой походки, она вдруг остановилась и обернулась в мою сторону.
Я затаился. Малейшее движение могло выдать меня.
Мать отвернулась от меня и вошла в дом. Согбенно, понуро...
Вместе с Димитрием я зашагал прочь из села. Меня душили боль, слезы и ненависть к фашистам, из-за которых я должен был бояться глаз собственной матери.
Я вдруг понял, что именно эта мразь и выдумала самую унизительную философию: "Человек рожден для страданий".
- Вранье! Человек рожден для человека. Для своей матери, для своих сестер, для своих братьев, для своего дома, для своей земли, какой бы она ни была каменистой...
Институт мы нагнали в Баку. От него уже отстало около половины студентов.
На баржах мы переплыли Каспийское море, затем в течение двух недель добирались до Кзыл-Орды. К этому времени немецкие войска предприняли вторичное наступление на Сталинградском фронте. Сталинград объявили на осадном положении.
В Кзыл-Орде власти выделили нам два барачных помещения, в них мы стали жить и учиться. Институт произвел добор студентов из местных жителей. Больше всего в институте оказалось корейцев.
Однажды меня вызвал к себе Арепьев.
