— Нет. Я хочу представить ее себе живой. Точно я ее видел и разговаривал с ней. И потом, раз она была похожа на тебя, значит, я могу представить ее себе, глядя на твое лицо. Но разве
может у матери быть твое лицо?
— Конечно, нет, она была совсем не такая.
— Какая же?
— Не знаю, Ферруччо!
— Ты, что же, не видел ее? Раз ты писатель, опиши мне ее.
— Я тоже не помню, какая она была при жизни. Помню ее лишь в гробу.
— Как?
Я рассказал тебе все, как было. И с каждым новым чувствовал, что освобождаюсь от тайны, которую слишком долго скрывал. Ты сказал:
— Напугал ты меня. — Потом робко улыбнулся. — А если я умру, ты тоже сгонишь с меня муху?
Теперь мне хотелось заплакать, громко, по-детски. Я положил лицо тебе на грудь, чтобы ты ничего не заметил. Ты сказал:
— Ну поднимись же, чудак, мне тяжело. Я совсем не собираюсь умирать.
Потом ты сказал:
— Ты ни разу не расспрашивал о маме нашего отца?
— Расспрашивал, но он ничего не ответил мне толком. Однажды я специально поговорил с ним. А когда вернулся домой, то, чтобы не забыть, записал все, что услышал.
— У тебя сохранился этот листок?
— Кажется, да. Если найду его, то завтра принесу тебе.
Я нашел листок и на другой день прочел тебе все, что наш отец помнил о матери.
12 сентября 1938 года. Я зашел за отцом в, лавку. Снова расспрашивал его о матери. В общем, разговор был таким:
Я. Как ты познакомился с мамой?
ОН. Я был приказчиком в магазине красок на виа Кальцайоли. Мама работала портнихой неподалеку, на Корсо.
Я. Кто тебя с ней познакомил? Как ты впервые заговорил с ней?
ОН. Разве теперь вспомнишь! Ведь прошло уже двадцать семь лет.
Я. Когда ты предложил ей стать твоей женой, она сразу согласилась?
ОН. Кажется, да. Мы поженились через десять месяцев после обручения. Ее родные были против, но она сказала, что покончит с собой, если они не позволят ей выйти замуж. И это была не пустая угроза.
Я. Откуда ты знаешь?
ОН. Этого не объяснишь словами!
Я. Она тебя очень любила?
ОН. Да, конечно. Но она была странная женщина. Я никогда не мог ее хорошенько понять,
Я. Ты что-то хочешь от меня скрыть.
ОН. Да нет же. Просто она была странная…
Я. Как это?
ОН. Что я могу тебе сказать? Иногда она предлагала мне прогуляться. Старательно одевалась и все такое. Потом меняла свое решение и оставалась дома.
Я понял, что отец ничего больше не может мне рассказать, он вспоминает о матери как о чем-то далеком, расплывчатом и непонятном. Он говорил со мной робко и, как мне показалось, считал мои расспросы какой-то причудой.
