Так Иосиф стал одним из двоих главных людей партии большевиков внутри страны, и ему даже назначили содержание, несмотря на то что с деньгами у партии было совсем плохо. Но ведь у Кобы никогда не было денег, и заработать негде — еще не хватало, чтобы первый человек в России забивал себе голову проблемами, как пообедать. Так что, несмотря на попытку отказаться, ему было установлено «жалованье» в размере 60 рублей в месяц.
Однако сразу его в Россию не отпустили. Ленин попросил Иосифа написать статью по национальному вопросу, поскольку в партии он был по этой теме специалистом номер один. Так что из Кракова он отправился в Вену работать над статьей «Марксизм и национальный вопрос». По этому поводу он выразился в письме Малиновскому кратко и определенно: «Сижу в Вене и пишу всякую ерунду». Неужели увлечение марксизмом начало проходить? Однако не откажешься же от поручения Ленина, вот и пришлось ему вместо конкретной работы торчать за границей и теоретизировать. Там он, кстати, впервые увиделся с Троцким. Как вспоминал впоследствии «демон революции», пришел он в гости к своему приятелю, сыну богатого бакинского купца, депутату Госдумы Скобелеву. Хозяин и гость сидели в гостиной за самоваром и рассуждали о низвержении царизма. Точнее, это Троцкий пишет, что рассуждали, а на самом деле, надо полагать, рассуждал-то Лев Давидович, человек куда как разговорчивый, а Скобелев поддакивал да кивал. Вдруг без стука отворилась дверь, и в комнате показался невысокий смуглый человек, который без единого слова налил себе стакан чаю и столь же безмолвно удалился. Немая сцена. Воспитание-с…
Впрочем, можно напрячь фантазию и посмотреть на ситуацию с другой стороны. Иосиф сидит в соседней комнате, работает — пишет, как он выразился, «всякую ерунду». За границей ему надоело жутко, он устал от болтовни, хочется в Россию… и чаю тоже хочется, а если войти в гостиную, так ведь этот трепач прицепится, потом не отвяжешься, еще не хватало все это слушать. Сколько можно болтать за самоваром? Так и до вечера чаю не напьешься… Что ж, придется быть невежливым, чтобы не быть грубым…
А что, чем не объяснение? Любой, кто имел дело с профессиональными политиками — этот тип со временем не меняется, — знает, что ситуация, в которой приходится быть невежливым, чтобы не быть грубым, в общении с этой публикой стандартна.
…Но Коба не создан для жизни в эмиграции. Душой он стремится в Россию. В письмах он ничего не рассказывает о своем житье-бытье, кроме того, что «пишу всякую ерунду», зато засыпает адресатов вопросами. Как дела на Путиловском? Как с «Правдой»? Как во фракции? Похоже, что с эмигрантами у него отношения не очень-то складываются. Из Кракова он пишет одному из друзей: «Скучаю без тебя чертовски. Скучаю, клянусь собакой. Не с кем погулять. Не с кем по душам поболтать». Если бы он читал Гумилева (а может, и читал — кто его знает?), то мог бы, наверное, написать: «Я злюсь, как идол металлический среди фарфоровых игрушек». Душа требовала дела, дела… а дела не было! Выборы, язви их! Выборы, фракции, газеты…
