Он спокойно потянулся к четверти, налил себе, Захару, передал четверть в руки Володьки Рыжего.
— Пей, мужики, — теперь уж откровенно подзуживал Захар, — раз хозяин нонче размахнулся. В другой раз с него не сорвешь много.
— Бог с тобой, Захар, мы же соседи, — с неприятным смешком дохнул ему куда-то в ухо Поливанов. — Ну, Черепановы, может, и богатеи, не знаю, и уж мы-то... Двух сынов в последнее время год за годом отделили... Опять же, у Буденного они за Советскую власть были, да и в артель первым заявлению отнес, двух коней отвел, ну и всю сбрую на них, как значится, если надо, остатное берите. Молотилка у меня конная лежит, так ты знаешь, не моя она, а ваша... Мы тоже закон знаем...
— Ладно, ладно, Аким, — Захар опустил глаза, — я не велика шишка. Я-то знаю, хозяин ты хороший, да о тебе и разговору нету, а каждому рот не зажмешь.
— Вот хороших-то вы всех на Соловки и упекаете, — опять с деловой готовностью встрял дед Макар. — А с голытьбы-то жира богато не наскоблишь. Они, голодранцы, только жрать и умеют, а поработать...
— Замолчи, батя! — с сердцем прикрикнул на него Поливанов. — Если спать хочешь, полезай, полезай назад, поздно...
— Не хочу я спать, — возмутился дед Макар, шибко двигая косматыми бровями. — Акимка, что ты родного отца гонишь из-за стола, сукин сын? Туретчина-то какая, крест скинули, к старым почету, как к черту... Господи, прости меня, грешного, в полночь, в нечистый час язык осквернил.
Поливанов ничего больше не сказал отцу и, дождавшись, пока старик сам угомонится и замолчит, словно ненароком вставил:
— Недаром вчера до чего чудной сон видел. — Его жена, продолжавшая мыкать кудель, сразу насторожилась и опустила руки. — Выхожу во двор, а жеребец, тот, что свели на общий двор, навстречу вышагивает и скалится, подлый, точь-в-точь человек. Потом привстал на задние копыта да как жахнет в меня из обреза, аж пороховая вонища пошла. А сам глядит и все скалится.
— Жалко коня, оно и грезится, — сказал Захар и стал подниматься. — Ну, мне пора, спасибо хозяйке с хозяином.
— Сиди, Захар Тарасович, — почти в один голос сказали Поливановы, муж и жена. — Ночи-то ноне с коломенскую версту, ворочаешься, ворочаешься, а все конца нет. — Поливанов взглянул на тикающие, густо усиженные мухами за лето ходики. — Десятый час.
— Сам вижу, что десятый час, — сказал Захар, но оставаться не стал и, распрощавшись со всеми, вышел за крестным. За ними выбрались из-за стола отяжелевшие от сытной еды и самогона Микита Бобок с Володькой Рыжим; на крыльце они, провожаемые хозяином, еще потолклись, покурили, приглядываясь к черной тьме вокруг, прислушиваясь к успевшему стать привычным шелесту дождя; в поливановском саду от сильного ветра стоял непрерывный стон, на улице не светилось больше ни одного огонька, и только с другого конца села донесся короткий перебор гармошки, и опять были только ветер и дождь. Нырнул с крыльца в темноту с веселым, бабьим вскриком Микитка Бобок; за ним тяжело зашлепал по лужам большими лаптями Володька Рыжий; крестный, которому было по пути, пошел рядом с Захаром и на повороте, у большой, выгнившей с середины ракиты, придержал Захара за плечо.
