Ощутив коленями прохладный каменный пол, почти беззвучно шепча знакомые слова молитв, он испытал успокоение и облегчение, на которые никак не рассчитывал. Поднимаясь с колен, Кадфаэль чувствовал, что душа его очистилась от терзавших его тревог и сомнений. Не потому ли, что Господь вознамерился явить ему свою милость?
Он уже собрался уходить и направлялся к двери часовни, которую оставил открытой, опасаясь разбудить кого-нибудь скрипом петель, когда на пороге появился еще один полуночник. Даже в слабом свете лампады они отчетливо разглядели друг друга.
— Для отступника ты строго придерживаешься монастырского распорядка, — тихо промолвил Филипп.
Он накинул на плечи тяжелый, подбитый мехом плащ, но ступал по каменным плитам босыми ногами.
— Не тревожься, ты меня не побеспокоил. Я сам сегодня засиделся допоздна. Правда, в этом, надо признать, есть и твоя вина.
— Даже отступник может молить Всевышнего о милости, — отозвался Кадфаэль. — Ну а коли ты не мог заснуть из-за меня, то прости. Я сожалею.
— Возможно, тебе и впрямь есть о чем сожалеть, — сказал Филипп, — но об этом мы поговорим потом. Надеюсь, что ты устроился не хуже, чем у себя в обители. Между монашеской и солдатской койкой разница невелика — во всяком случае, мне так говорили. Сам-то я, с тех пор как повзрослел, спал только на одной из них.
Так оно и было, ведь Филипп с самого начала усобицы сражался под знаменами своего отца.
— Я спал и на той и на другой, — отозвался Кадфаэль, — и не могу пожаловаться ни на одну.
— Припоминаю, в Ковентри мне об этом говорили люди, знавшие тебя. Я-то тогда не знал… — Филипп поплотнее запахнул плащ. — Мне тоже есть о чем попросить Господа, — сказал он и, пройдя мимо Кадфаэля, направился в часовню. — Зайди ко мне после мессы.
— Теперь, — заявил Филипп, взяв Кадфаэля за руку после окончания мессы, — мы будем говорить не за закрытыми дверьми, а при всех. Впрочем, тебе ничего говорить и не надо, ты свое дело сделал. Я обдумал все, что узнал насчет Бриана де Сулиса и Ива Хьюгонина, и вот что решил. Бриан был убийцей, тут сомнения нет, но нынче он мертв, и судить его не мне. Хьюгонин — другое дело. Пусть у меня и осталось сомнение, но обвинять его после всего услышанного я не решаюсь. Он может возвращаться к своим. Пойдем, ты сам увидишь, как его освободят.
На сей раз скамьи и столы в каминном зале убрали, оставив открытым голый каменный пол. В камине был разожжен огонь, ибо по ночам уже прихватывал мороз, и, хотя замок располагался в укрытии, студеный ветер все равно продувал его насквозь, проникая через бойницы и ставни. При появлении лорда собравшиеся в зале воины обернулись к нему, спокойно ожидая приказаний.
