— Нет времени, — нахмурясь, ответил король. — Завтра мы покидаем Ковентри. Незачем оставаться — здесь уже все сказано.
«Да, — печально подумал Кадфаэль, — завтра вы все разъедетесь, и пожар войны заполыхает с новой силой».
— Как бы то ни было, — жестко заявил Роже де Клинтон, — в этих стенах я запрещаю прибегать к насилию даже в ответ на насилие. Более того, требую, чтобы и за пределами обители вы отказались от мщения. Если мы не можем наладить надлежащее расследование и установить истину, значит, должны отпустить этого человека, пусть даже он и виновен.
— Нет, — сурово возразил Филипп, — с чего бы это? Я требую справедливого наказания за кровь моего друга. Пусть городские констебли возьмут этого человека под стражу и закуют в цепи. Его следует задержать здесь, дабы он предстал перед судом. Разве в Ковентри не действует закон? А если действует, что мешает прибегнуть к нему? Ведь он преступил закон и за смерть должен ответить смертью. Как можно в том усомниться? Разве не он у всех на глазах затеял с де Сулисом ссору, а потом во всеуслышание заявлял о своей ненависти к нему. А затем мы застаем этого человека над мертвым телом его недруга, причем когда никого другого и поблизости-то не было. Какие еще нужны доказательства?
Кадфаэлю показалось, что горькая убежденность Филиппа отчасти передалась королю. Да и то сказать — у Стефана не было оснований верить оправданиям юноши из стана его соперницы, обвиненного в убийстве не последнего из сторонников короля, лишь недавно оказавшего ему ценную услугу. Кроме того, монарх был не прочь сбросить с плеч долой это дело и заняться наконец военными вопросами. Да и сам намек на то, что в его владениях будто бы невозможно строгое соблюдение закона, подталкивал государя к простому решению — передать Ива судебным властям и умыть руки.
— Между прочим, — отчетливо, с расстановкой произнесла императрица, — мне тоже есть что сказать по поводу происходящего. Когда нас созывали на этот совет, всем без исключения его участникам был обещан безопасный проезд сюда и обратно. Что бы здесь ни случилось, никто не вправе нарушить это обязательство. Я приехала в сопровождении некоторого числа людей и с тем же числом уеду, ибо неприкосновенность распространяется на каждого из них, а вина этого молодого сквайра ничем не доказана. Тот, кто вздумает тронуть его, нарушит клятву и тем самым навлечет на себя неслыханный позор. Завтра я уеду, и все мои люди уедут со мной.
