— Мария, я прекрасно знаю — ты сидишь и размышляешь, как бы тебе увести меня домой. Пойду со временем. Когда пойду, тогда пойду. Мне сейчас очень хорошо. А пока ты могла бы, например, рассказать мне, довольна ли ты своей работой.
Она не ответила, и он повторил вопрос:
— Ты довольна работой?
Дождь припустил сильнее, превратился в настоящий ливень, и золотой горизонт погас.
— Почему ты не отвечаешь? И Мария ответила:
— Ты никогда раньше не спрашивал. — Голос ее звучал очень холодно.
— Ты тоже меня не спрашивала, — сказал Юнас.
— А ты хоть помнишь, чем я занимаюсь?
Он не помнил, не мог вспомнить, это было ужасно, и поэтому он заговорил о стеариновых свечах: мол, лучше было бы иметь стеариновые свечи, а не лампы, у ламп всегда погрешности в конструкции.
Мария заплакала.
— Мария, перестань, — сказал Юнас. — Я немножко устал и не в силах сейчас слушать женский плач. Твоя мама… — И вдруг набросился на нее: — Неужели у тебя никогда не хватает смелости рассердиться?
— Папа, — проговорила медленно Мария, — знаешь что? А ты ведь страшный человек. Ты не существуешь. Похоже, что ты вообще никогда не существовал.
— Возможно, — заметил Юнас. — Это интересное наблюдение, которого я от тебя не ожидал. Но завтра я буду существовать, потому что необходим именно я, то есть я один могу позвонить в город, сразу же, как откроется лавка. Для меня это очень важно.
— Для тебя это очень важно, — повторила Мария. И резко добавила: — Вставай, пошли домой. Не забудь пакет.
— Я хотел его закопать.
— Закопаешь завтра.
Они с трудом выбрались из ельника, в пакете звякали пустые бутылки. Время от времени Мария останавливалась и освещала фонариком землю под ногами Юнаса. Дождь перестал, и на опушке леса посветлело. В окне домика была видна Карин, возившаяся у плиты.
— Мария, — сказал Юнас, — я, наверное, не буду пить чай.
— Как хочешь. Ты вовсе не обязан пить чай.
— Дело в том, — объяснил он, — что как раз сейчас у меня нет времени на разные ненужные вещи. Понимаешь, я должен все упростить, откладывать нельзя, начинать нужно немедля.
— Я пойду принесу тебе свечи, — сказала Мария.
Пока ее не было, Юнас стоял и смотрел на Болотный залив и луг, над которыми длинными лентами стлался вечерний туман, кругом была такая тишина, какая бывает перед главным номером программы, главным сюрпризом фокусника. Мария вернулась с пачкой свечей и дождалась, пока не засветилось окошко в бане.
Рано утром, еще до открытия, Юнас уже стоял У крыльца лавки. Он был совершенно спокоен — эдакий случайный прохожий, созерцающий деревенские окрестности: сирень и яблони возле кооперативной лавки, почтовые ящики с названиями деревень и островов и впервые замеченные им такие естественные детали вокруг пригорка с вытоптанной травой — газовые баллоны и пустые ящики из-под лимонада, бензоколонка и велосипед без замка. Время открытия лавки давно миновало, но никто не пришел и не отпер дверь, и это было неважно, все это уже не имело никакого значения, потому что никто уже никогда не будет больше подгонять Юнаса, никогда в жизни, он был спокоен, ясен духом, свободен от мыслей, ну вот как, например, куст крыжовника.
