Так ведь тоже может быть, совсем просто. Нужно упрощать. Завтра из лавки я позвоню Экке и скажу, что больше не хочу иметь никакого дела с
Игреком. Никогда, ничего. Проще и быть не может. Что же до договора — составленного со знанием дела и ни на минуту не позволяющего о себе забыть, — неужели же так страшно нарушить его, ведь вся жизнь — это длинная цепь обещанного и не исполненного, намеченного и не сделанного, каждый день ты обещаешь что-то другим и себе; как же человек осмеливается, как же кто-то осмеливается пытаться прожить хотя бы один-единственный день абсолютно честно? Пусть кто-нибудь другой воспользуется моими набросками, пусть сочиняет сколько ему влезет, бедолага, я больше не желаю. У меня нет времени. Я должен попытаться понять, у меня нет времени.
Сначала Юнасу показалось, будто кричат чайки, но это были не чайки, это были его дочери, они отправились искать его, и у них с собой был фонарик. Он видел, как перебегает огонек с одного места на другое, и голос одной из дочерей доносился издалека, голос другой слышался совсем рядом. Узкий злобный луч света стрельнул сквозь ветви, опустился на землю, побежал дальше и уперся ему в лицо. Пришла, нашла его. Юнас сел и сказал:
— Погаси фонарь. Ненавижу фонари. Это была Мария.
— Мы так волновались, — объяснила она. — Дверь нараспашку, а тебя нет. И все остальное.
— Что значит «все остальное»? — спросил он. — Ты сказала «все остальное». Это может означать что угодно.
— Все остальное, касающееся тебя, — прошептала Мария. Она присела с ним рядом, фонарик лежал на земле, освещая мох. Она помолчала, потом сказала: — Ты совсем промок. И нос оцарапал.
— Мария, не болтай чепухи. Постарайся стать настоящей, ты ведь просто красивая картинка. Пока. Все это совсем неважно.
Она продолжала:
— Но мы не можем взять на себя ответственность…
— Бедная девочка, подумай, что ты говоришь. Кстати, могу тебе сообщить, что все очень просто.
Я понял это сегодня вечером, только что. Ничто больше не имеет значения.
— Где вы? — крикнула Карин с опушки.
— Скажи, чтобы она шла домой, — прошептал Юнас. — Мария, милая, скажи, чтобы она шла домой, вас двоих будет для меня чересчур. Сейчас мне с этим не справиться.
— Мы здесь, — крикнула Мария. — Все в порядке! Пойди, пожалуйста, и поставь чай, а мы когда придем, тогда придем.
Юнас прислушался. Карин ушла. Хорошо сказано, так я обычно говорил твоей матери: «Когда приду, тогда приду». Воцарилось долгое молчание.
